затушил сигарету, повернулся к ней и ладонями крепко сжал ее лицо. — Глупыш! — И прорычал с наигранной свирепостью: — Изменишь — убью! — Потом засмеялся. — Довольна? — взглянул на нее из-под длинных темных ресниц и нежно поцеловал в губы.
А потом еще и еще…
А потом, когда они опять лежали рядом и курили в полутьме уходящего весеннего дня, и в раскрытое окошко доносились хлопки автомобильных дверей со стоянки, гулкие удары мяча и мальчишеские крики на детской площадки, он сказал:
— Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.
«Вайя кон Диос» терзала хрипловатым контральто: ‘Girls, don’t cry for Loui, Loui wouldn’t cry for you’… И Мурка знала, что Вадим может уехать куда угодно и на сколько ему угодно, выбора нет — она будет ждать его.
— Эй! Сладенькая! Сними очки, дай увидеть твои глазки! — рука горластого киоскера с газетой в руке замерла в воздухе.
Александра, запрокинув голову, засмеялась и сняла темные, в черепаховой оправе «версачи».
— Чудо, ты просто чудо! — отреагировал на синеву ее глаз восторженный продавец, наконец-то протянул газету и отсчитал сдачу.
Подружку Александры, хорошенькую брюнетку, он обошел вниманием, поскольку та была заурядной для Израиля масти. А между тем у Мурки были свои достоинства — она не только удачно оттеняла нордическую красоту подружки, но и давно привыкла не обижаться на то, что мужская часть иерусалимской пешеходной зоны реагировала только на Сашку. Мурка сопровождала ее как дуэнья, строго призывая игнорировать отвлекающий мужской пол и не забывать о целях их променада.
— Двигаемся, Сашка, а то бизнес-ланч кончится раньше, чем мы дойдем до ресторана.
По четвергам, в эти последние часы рабочей недели, девушки любили вдвоем побродить по городу, сделать покупки и пообедать в каком-нибудь ресторанчике деловой части Иерусалима. Они называли это «пошалить».
По дороге в ресторан Александра нырнула в обувной магазин, и подружки перемерили там всю новую партию весенних босоножек.
— Эх, кутить, так кутить! Куплю, симпатичные! — И Александра решительно направилась к кассе, помахивая парой сандалий на платформе с веревочными переплетениями.
— А сколько стоят?
— Сейчас спросим. Да какая разница? Что, я не могу позволить себе какие-то несчастные босоножки? Все равно я не заглядываю в эти гадкие бумажонки, которые присылает мне мой банк. Хочу спать спокойно, — и Александра решительно подмахнула счет.
— А я дождусь распродажи, — сказала Мурка. — А то куплю, а через месяц, еще и надеть не успею, а они уже подешевеют, и я буду чувствовать себя обворованной.
— Ты молодец! — одобрила Александра. — А я спешу купить, а то потом придется платить за квартиру, или случайно узнаю, какой у меня минус. А так — куплю, и никто у меня этой радости не отнимет!..
Они выбрали ресторанчик в старом арабском доме, расположенном в самом центре Иерусалима. Здешние бизнес-ланчи пользовались заслуженной популярностью, и ни в зале, ни во дворе не было свободных мест. Но Ицик, хозяин кабачка, старинный знакомый Александры, усадил девушек за единственный не занятый столик, смахнув с него табличку «Зарезервировано».
— Как дела? Давно тебя не видел! — он и Сашка расцеловались.
— Ну да, недели две! — буркнула себе под нос Мурка, спрятавшись за меню.
— Знакомься, Ицик, это моя лучшая подруга — Мура! Корреспондент газеты «Га-ам», между прочим! — и Александра торжественно указала на смутившуюся Мурку.
— О-го! А как фамилия? О чем пишете? — обернулся к Мурке Ицик.
— В основном о мытарствах еврейского народа, и под псевдонимом, — пыталась отшутиться Мурка.
Она смущалась, потому что никто ее статей не видел и не читал, а Сашка всегда представляла ее с такой помпой, как будто Мура, по меньшей мере, Теодор Герцль. Человек старался уточнить, с какой именно знаменитостью свела его судьба, и Мурке всегда было неловко за причиняемое разочарование. Но Александра искренне и упорно гордилась ею, и приходилось терпеть.
Но Ицик тут же отвлекся:
— А как твой?… — он сделал неопределенный жест рукой.
— Кто? — спросила Александра, не помнившая, с кем именно она была последний раз в этом ресторане.
— Ну этот, из «Орбиты»?
— А, Шимон. Нормально. Он сейчас в Японии, а вообще — хорошо. Прилетит, обязательно придем поужинать!
Ицик заулыбался, снова расцеловался с Александрой и настоял на бокале вина за счет заведения.
Когда- то Мурка думала, что ее подругу любят и привечают, потому что она местная знаменитость и постоянный вечерний клиент, но давно поняла, что Сашку любят просто за ее характер, удивительно вписывающийся в атмосферу их города — распахнутый и общительный. Мурка, например, любила большие универсальные магазины, чтобы бродить и примерять все без помех, и вопрос продавщицы: «Могу ли я чем-нибудь помочь?» звучал для нее упреком. Она не решалась заходить в маленькие бутики с надменными, одетыми лучше ее продавщицами. А Сашка исключительно в такие и лезла. И дежурным предложением помощи не только охотно пользовалась, но тут же выкладывала продавщице все свои соображения:
— Вообще-то мне надо что-то красивое, но не вечернее, а то, бывает, некогда забежать домой переодеться. И лучше темное, я в последнее время сильно поправилась. — И при этом проводила рукой по впадине на том месте, где у обычной женщины располагается живот. — Ой, какая на вас потрясающая юбка! Чья это? Ой, как бы мне хотелось такую же! Но мне обязательно надо что-то, что подошло бы к серебряному обтягивающему топу… Нет? А когда будет? А можно я оставлю свой телефон, и вы мне позвоните, когда будет? Я — Александра. А как вас зовут? А вы давно открыли этот бутик? Как мне у вас здесь нравится!
За несколько минут она успевает подружиться с продавщицей и записаться в ее постоянные клиентки, так что Мурка потом не удивляется, слыша, будто та не только приглашает Александру первой посмотреть новые коллекции, но и, отправляясь в очередной раз заграницу за шмотками, заранее имеет в виду все Сашкины пожелания. А у Александры появляется еще одно родное местечко в городе, наряду с мясником («такой отличный дядька, всегда держит для меня лучшие куски»), продавцом цветов («женат на девочке из Сибири, они такая прелестная трогательная пара»), парнем, делающим сандвичи в деликатесной на углу («мажь, мажь щедрее, Шамай, ты же знаешь, я люблю острое!»), хозяином самого модного в городе бара («Рон, что мне делать? Меня у тебя за стойкой ждет свидание, а я торчу в пробке, полиция перекрыла весь центр. Проверяют, не взрывчатка ли… Что? Сказать, что я хозяйка „Миража“, и пропустят? Отлично! А где поставить машину? На вашей стоянке? Спасибо, дорогой, еду, помогло! Пропустили!..»)
И все это Александра, прибывшая из Воронежа каких-то восемь лет назад, а Мурка слоняется по улицам еврейской столицы без малого двадцать лет, и ее не знает ни одна собака.
Александра проснулась и долго нежилась под пуховым одеялом, ворочаясь с боку на бок. Съемки только после обеда, а Мика-парикмахер, как всегда, примет свою постоянную клиентку в полдень, но не валяться же в постели все утро! Она неторопливо спустила ноги, нащупала пушистые тапочки и побрела в ванную, где благоухал залитый лучами солнца букет роз. Саша обожает цветы! Если случается такая неделя, что ей до четверга не подарили ни единого букета, то в пятницу утром, сразу после непременного захода в любимое кафе в Бакке,[1] она покупает себе дюжину роз, потому что цветы несут радость, а Александра хочет вечно радоваться. Помимо цветов, ее квартирку украшают теннисная ракетка, пара сапог для верховой езды и две большие фотографии: на одной Сашка в полном лыжном облачении съезжает с альпийского склона, а на второй — она же, но на этот раз отнюдь не
