Сон

Расул-заде НатигСон

Натиг Расул-заде

СОН

Вот уже второй месяц преследует меня этот сон, тревожит, не оставляет в покое, часто вспоминаясь и днем, среди повседневных дел и суеты. Срок, надо признать, довольно необычный для сна - почти два месяца, если учесть, что он повторяется в мельчайших подробностях, сегодняшний, похожий на вчерашний, а тот в свою очередь на позавчерашний, как сухие горошинки перестука будильника на моем столе.

Я часто хожу на работу и с работы пешком, одними и теми же улицами, издавна облюбованными, и не собираюсь отказываться от этой привычки, так как прогулка до и после работы - те редкие минуты суток, в которые я нахожусь в движении, остальное время дня я провожу обычно за письменным столом, а ночь естественно, в постели, сплю, значит, понятно? И потому шагаю я по улицам с удовольствием, чувствуя, как расходятся мышцы рук и ног во время ходьбы, как легко дышится, как бодрее я становлюсь с каждой минутой. Я люблю смотреть на прохожих, шагающих мне навстречу и обгоняющих меня, вожу рассеянным взглядом по витринам магазинов, подсознательно, мимолетно уверяя себя, что мне в них ничего не нужно, вид грязи и мусора на улицах огорчает меня, но тоже мимолетно, и я с сожалением думаю, во что превратился наш город и каким он был прежде. Эти мысли влекут за собой другие, и все мне представляется плохо, шиворот-навыворот, все паршиво, запущено, безалаберно, все не слава богу, уехать бы подальше, где можно остаток жизни, этой единственной, этой единственной единственной жизни пожить по- человечески, но потом я думаю - это же моя земля, моя родина, здесь мой дом, вот так вот, с чем и поздравляю вас. Шагаю я торопливо, хотя, как правило, никуда не спешу, просто издавна взял себе в привычку выходить из дома пораньше, оставляя время на непредвиденные случаи, чтобы не опоздать на работу. И таких непредвиденных случаев оказывается достаточно; так как я хожу по одним и тем же улицам в почти одно и то же время, я встречаю знакомых, избравших, как и я, этот маршрут или часть его, порой мы останавливаемся, разговариваем минуту-другую, иногда беседа принимает деловой характер, и тогда незапланированная встреча затягивается, и потом приходится наверстывать упущенное в буквальном смысле слова: оставшиеся версты я прохожу быстрее обычного... Впрочем, я отвлекся. А вот про сон... Да, так вот, все это на улицах было привычным, повседневным, хотя и не надоевшим, а недавно, то есть месяца два назад, на углу одной из улиц, где был расположен большой магазин готовой одежды, я увидел парня, выгружавшего ящики из крытого грузовика. С этого все и началось... Я не встречал его здесь раньше, и, естественно, он привлек мое внимание. Потом я понял, что привлек он внимание не только по этой причине. Я смотрел на него со спины и что-то тревожное, точнее, тревожащее уловил в его облике.

У него были длинные обезьяньи лапы, несоразмерные с остальными частями тела, даже кисти этих рук- лап производили удручающее впечатление своей излишней огромностью, тяжестью, как чувствовалось. Ростом же он был попросту мал, впрочем, сутулился, но и в малости его роста таилось что-то мощное, зловещее... Хотя, вполне возможно, что, я плохо выспался в ту ночь, в дурном настроении пребывал, и все мне виделось в черных, мрачных красках. Но когда случайно он обернулся и посмотрел в мою сторону, я поразился - парень был неполноценным, идиотом, или, как их врачи называют, дауном. Парень-идиот глянул на меня мутным взглядом, в уголках его рта, хищно полуоскаленного, блестела слюна. Я отвернулся и зашагал дальше. Конечно, ничего поразительного не было в том, что я встретил на улице идиота, тем более, что наш город был теперь, в отличие от лучших своих дней, полон идиотов, а парень к тому же, по всей видимости, работал грузчиком при магазине, так что, надо полагать, не полным все же был идиотом... На протяжении некоторого времени я встречал его у магазина то загружавшим товар в машину, то заносящим ящики и коробки в магазин, и постепенно привыкал к его виду, к его сутулой фигуре, еще одному персонажу моего маршрута. Парень-идиот работал, как машина, с абсолютно равнодушным выражением на лице, если только то крохотное, съежившееся, с едва уловимым слезящимся взглядом, обильно заросшее черной щетиной, можно было называть лицом. Кстати, я так и не смог определить его возраст, у даун это всегда трудно, сорокалетние похожи на подростков. Помню, как-то мимолетно глянув на его огромные мускулистые руки, и по всегдашнему ничего не выражавшее лицо, я подумал, что такой и задушит, не меняя выражения равнодушия на лице, а потом пойдет догружать свои коробки в машину. Я не придал этой мысли значения, тем более, что и мыслью-то ее трудно назвать... так, мелькнула и пропала... Но через несколько дней мне неожиданно приснился странный сон. Вот уж точно сказано про сны: небывалые комбинации бывалых впечатлений. Приснилось мне, будто в совершенно пустом трамвае едет мужчина в ярко-голубом плаще. Трамвай останавливается на знакомой мне остановке, возле пустыря. Мужчина выходит и шагает вдоль грязного, высокого, деревянного забора. Он спотыкается в темноте и виновато улыбается самому себе. В конце забора обнаруживается подвал, мужчина в плаще, опасливо озираясь, входит в подвал, и тут внезапно в кромешной тьме подвала перед ним возникает парень идиот. Он тихо мычит что-то нечленораздельное, широко улыбается улыбкой животного, в углах рта его блестит слюна, маленькие глазки мутно смотрят на мужчину в голубом плаще, и не успевает тот и рта раскрыть, как идиот всаживает в него по самую рукоять огромный нож, что прятал за спиной; радостно мыча, он вытаскивает нож из тела своей жертвы и снова вонзает в нее, да так, что острие ножа' оттопыривает со спины мужчины его раздражающе-голубой плащ. Мужчина падает на пол подвала, уставленного ящиками и коробками. Парень-идиот вытаскивает из него нож, обнюхивает лезвие, обильно окрашенное кровью...

Несколько ночей подряд С. не знал, как отделаться от этого назойливого сна. Однажды, проснувшись среди ночи после повторяющегося в своих мерзких деталях сна (кровь, стекающая с ножа капля за каплей, сначала часто-часто, потом все медленнее; кончик ножа, пронзивший насквозь мужчину, острый холмик на спине плаща от кончика ножа, слюнявое, сладострастное мычание дауны-убийцы, кровь на его пальцах, на которую он не обращает никакого внимания, коробки и ящики в подвале, сыплющиеся на тело жертвы, когда он бессознательно, слабеющими руками хочет ухватиться за них, и прочее), проснувшись среди ночи, С. твердо решил, что подойдёт на улице и заговорит с идиотом. В то же утро С. увидел его. Парень сидел без дела возле магазина на корточках, положив свои чудовищные руки со свисающими кистями на колени. Огромные кисти свисали с колен, отдыхали, бездействие подчеркивало их неопрятную несоразмерность, а мутный взгляд идиота был устремлен на собственную ширинку, явно находившуюся под большим давлением и чудом удерживаемую разнокалиберными, видными даже издали пуговицами. С. понял, как глупо было его ночное решение заговорить с идиотом. Да и что С. мог бы ему сказать, что мог спросить! Почему он снится С.? Не только идиоты, но и блестящие психиатры не ответили бы ему на этот вопрос. Убивал ли он мужчину в голубом плаще! Даже идиота мог бы рассмешить этот вопрос С. Да и вообще, может ли этот парень говорить членораздельно, было весьма сомнительно. С. продолжил свой путь, так и не обратив на себя внимание идиота своим секундным замешательством перед ним. Однако сны, вернее, сон продолжал беспокоить С., теперь почасту вспоминаясь и среди дел и забот, среди бела дня, заставлял С. пребывать в рассеянности в самое для этого неподходящее время, и С. начинал уже подумывать, не сходить ли к знакомому психотерапевту, посоветоваться, хотя он очень не любил хождений по врачам, тем более по такому поводу. И, боясь показаться смешным, С. решил отложить свой визит к врачу до поры. Однако, сон не оставлял его в покое. Теперь С. обнаруживал порой мелкие незначительные детали, на которые не обращал внимания в первых снах. Например, мужчина в трамвае очень спешил и время от времени вздергивал рукав нервным движением и смотрел на часы, которые с завидным упорством показывали каждый раз четверть двенадцатого, и когда С. ночью вышел из своей квартиры и сел в трамвай в двух кварталах от дома, на его часах было ровно пятнадцать минут двенадцатого. Он проехал, кажется, остановок восемь или девять в пустом трамвае, и был уверен, что правильно поступает, что это наверное, и есть единственный путь, чтобы избавиться от навязчивого, преследующего его сна самому убедиться, что все это бред и ерунда, что никакого убийцы-идиота нет, что нет, трупа в ярко-голубом плаще, убедиться и нанонец-то начать спать спокойно, избавиться от этого повторяющегося ночного кошмара. С. думал об этом и вдруг поймал себя на том, что поминутно нервно вздергивает руку и смотрит на часы, будто спешит куда- то, а часы... Э, черт! С. поднес циферблат к уху и ничего не услышал. Забыл завести... Часы застряли на четверти двенадцатого. С. только хотел завести часы, когда заметил, что трамвай подъезжает к нужной ему остановке. С. намного замешкался, но трамвай, распахнув двери, спокойно ждал, словно был уверен, что С. именно здесь нужно выходить. Трамвай выпустил С., пыхнув дверью, и тут же, дребезжа, укатил дальше. С. пошел через пустырь' Вот и забор. Деревянный, грязный, тот самый. С, дошел до конца забора, постоял, чтобы окончательно убедиться в бредовости своего сна; тут он обнаружил вход в подвал и , ничуть не таясь, вошел в него, постояв в кромешной тьме подвала минуту-другую, С. вышел и пошел обратно вдоль