Санин Владимир
В ловушке
Владимир Санин
В ловушке
Владимир Санин работает над циклом повестей 'Зов полярных широт'. Не будучи документальньми, повести эти основаны на драматических событиях, происшедших в Антарктиде и на Крайнем Севере, и связаны между собой общими действующими лицами.
'В ловушке' -- первая повесть этого цикла.
Василию Сидорову, замечательному полярнику и другу -
с любовью.
Возвращение
Нынешний год для Семенова был везучий.
Во-первых, остался живой. Медведи редко нападают на человека, чувствуют в нем ровню, что ли, а этот выскочил из-за тороса, попер напролом. Голодный и злой был зверюга, сало свое проел, шкура болталась -- как с чужого плеча. Такого первой пулей срезать -- в лотерею машину выиграть.
Вторая удача -- хорошо, почти что безупречно отдрейфовал. Говорят, Льдина попалась удачная, верно, а ведь выбирал-то ее сам! Полмесяца искал, пока не нашел, уж очень хитро пряталась она за крепостными стенами торосов -- три на четыре километра, ровненькая, молодая, но крепкая. За год дрейфа по ней трижды проходили трещины, и тоже удачно: ни людей, ни домиков, ни оборудования океан не проглотил, и сменщикам досталась вполне обжитая станция. 'Легкая у тебя рука, Сергей,-- радовался Кириллов, сменный начальник.-- Или Полярную Звезду умаслил?' Каждый бы на его месте радовался: будто с квартиры на квартиру переехал Кириллов со своими ребятами, даже ремонта делать не надо.
Ну, и третья удача -- только что в гостинице уговорил Веру продать путевки в Сухуми ('Подумаешь, золотой сезон-сто человек на квадратный метр пляжа!') и вместе с Андреем и Наташей махнуть на машинах по стране -- куда глаза глядят. С трудом, но уговорил. Весь дрейф об этом мечтали -- на месяц-другой окунуться в бродячую жизнь.
И хватит, продолжал размышлять Семенов, нельзя, чтобы одному человеку бессовестно везло. Кто-то сказал, что количество удач в мире неизменно, и если тебе судьба улыбается, значит, другого удачи обходят стороной. К тому же, когда они идут навалом, одна за другой, какой-то критерий теряешь, что ли. Слишком много удач так же демобилизует человека, как слишком много неудач: такого он может не выдержать. Промежутки должны быть между ними, мостики...
Семенов шел по Невскому проспекту, с интересом поглядывая на встречных людей и беспричинно улыбаясь, что вызывало недоумение прохожих; одна женщина даже пожала плечами, неправильно истолковав доброжелательный взгляд этого странного человека. А Семенову просто было хорошо. Коренной москвич, он любил Ленинград, город, из которого не раз уходил в Антарктиду и улетал на Льдины, здесь он прощался с Большой землей и здоровался с ней тоже здесь. Ноги, еще не успевшие отвыкнуть от полупудовых унтов, сами собой шли безо всяких усилий, вместо многослойной тяжелой одежды тело невесомо облегал плащ, и сугробов тебе никаких, ветеришко пустяковый -- живут же люди! Так бы и ходил без устали с утра до ночи, глядя на разных людей -- разных, в том-то все и дело! -- на витрины, улицы и на всю эту кипящую жизнь, которую на станции только в кино увидишь. И привычно удивлялся себе: жил ведь на Большой земле, не в полярке родился, а до первой зимовки никогда не ценил вот таких необыкновенных вещей, как эти деревья в скверике. Стоят себе, колышут бездумно желтеющими листочками и ведать не ведают, сколько в них радости и смысла.
У Аничкова моста Семенов, как добрым знакомым, подмигнул вставшим на дыбы коням, глубоко и радостно вдохнул в себя сырой ленинградский воздух и свернул с Невского на Фонтанку. Отсюда до Института было несколько минут ходу, и Семенов почувствовал привычное волнение, какое испытывал всегда, когда приезжал в Институт. После долгих зимовок и экспедиций по этому асфальту шли самые знаменитые полярники и тоже, наверное, волновались при виде Института...
Вспомнил Семенов, как много лет назад пришел сюда в первый раз, худым, неоперившимся птенцом. Начальник кадров Муравьев, крестный отеп двух поколений полярников, хмуро повертел в руках документы, спросил в упор:
-- Куда хочешь7
-- Куда пошлете! -- Семенов вытянулся, руки по швам.
-- Послать тебя... это я могу,-- проворчал Муравьев.-- Крепкие морозы с ветерком любишь?
-- Не очень...-- ответил Семенов и испугался, запоздало подумав, что другой ответ был бы начальнику приятнее.
-- Смерти боишься?-- И взгляд, будто щуп, до самых печенок.
-- Боюсь,-- честно признался Семенов.
-- Во сне храпишь?
-- Храплю,-- безнадежно кивнул Семенов
-- Теперь сам посуди.-- Муравьев стал загибать пальцы.--Морозов не любишь, смерти боишься, во сне храпишь. . Ну какой из тебя полярник? Могу позвонить на завод радиоизделий, там техники нужны.
-- Спасибо,-- уныло сказал Семенов.-- Дайте, пожалуйста, мои документы.
-- Куда пойдешь?
-- Не знаю еще... Может, в Архангельгк, там приятель живет.
-- А на Скалистый Мыс радистом хочешь?..
-- Хочу!?
-- Чего орешь, не глухой. Оформляйся.
Долго еще в Институте вспоминали зеленого новичка, который не любит морозов, боится смерти и храпит. Семнадцать лет как испарился тот новичок, но вместе с ними навсегда ушло и то, чего не заменишь положением и опытом,-телячий оптимизм, весело бегущая по жилам кровь и каждый день открытия.
По годам идешь, как вверх по лестнице -- с каждой ступенькой все труднее. Тот зеленый новичок порхал и подпрыгивал, а начальник станции шествует, усмехнулся Семенов. Впрочем, подумал он, многие печалятся этой неравноценной замене -- молодости на опыт, а предложи вернуться назад -редко кто согласится. Радости вновь пережить -- пожалуй, а невзгоды и ошибки?
-- Сергей, где твоя борода?
-- Там же, где твоя -- на веники пошла!
В Инсгитуте коридоры длинные, за три часа не обойдешь. Сделав шаг -кореша встретил. Обнялись, помяли друг друга по полярной привычке.
-- Как там Льдина?
-- Позавчера была целехонькая.
-- Верно, что тебя медведь чуть не схарчил?
-- Информация ошибочная, наоборот, я -- его!
-- С возвращением, Николаич!-- приветствовал Семенова загорелый бородач в кожаной куртке.-- Отдрейфовал?
-- Спасибо, Палыч.А ты где обитаешь?
-- Только-только от пингвинов вернулся, на 'Оби'.
-- В Мирном как, пальмы не расцвели?
-- Путаешь, Николаич!-- Бородач ухмыльнулся. Пальмы -- они на твоем Востоке.
-- Не наступай на больную мозоль,-- вздохнул Семенов.-- Пионерскую и Комсомольскую прикрыли, а теперь и до Востока добрались...
-- Да, закрыли твой Восток на учет,-- посочувствовал бородач -- Ну, а сейчас куда махнешь?
-- Резерв главного командования, в отпуск собираюсь.
-- Слышали?-- Бородач остановил приятелей.-- Такую гаубицу в резерве держат!
-- Недолго, Сергей, будешь ржаветь,-- включился один из них Станцию для тебя новую открывают... Только -- молчок, секрет пока что!
-- Где? -- простодушно спросил бородач.
-- На самой северной точке... Южного берега Крыма!
Посмеялись, поговорили, разошлись.
-- Семенов? -- удивился невысокий франтоватый человек с холодным, неулыбающимся лицом -- Ты же, говорят, только вчера прилетел, что здесь делаешь?
-- Старая артиллерийская лошадь услышала зов полковой трубы,-отшутился Семенов -- Свешников на
