отчетом на полку они резко подпрыгнут. Но будут уже не этих фирм, а 'Глобус компани'! И тогда... тогда значение 'Глобус компани' будет соответствовать ее названию, а?
ГОЛДВИН. М-м... не понимаю, зачем вы говорите это нам сейчас? Это уж не из стремления ли облагодетельствовать? Могли бы повременить до тех пор, пока... Вы не находите, что ваше поведение... м- м... несколько непристойно?
ХЕНИШ. Профессор, сейчас вы задали мне вопрос, эквивалентный извечному 'В чем смысл жизни?' Действительно, в чем? Мудрецы не знают. Я не мудрец и я знаю: в том, чтобы победить и насладиться победой! И сегодня день моей победы, умной, хорошо рассчитанной победы. И я могу позволить себе ту роскошь, которую не позволяют себе ни монархи, ни президенты: быть самим собой! Потому что какой ни есть я хозяин положения. Я! И вы должны знать: теперь вы работаете на меня (он прогуливается по приемной с шариком в руке сытенький и наглый. Он хозяин, стесняться нечего).
ГОЛДВИН. Да... понимаю: вам нечего бояться разоблачений с моей стороны. М-м... но вот что. Негласной целью наших исследований, если хотите, мечтой... впрочем, что вам до мечты! было найти способ нейтрализовать ядерное оружие. Разве вы не заинтересованы в этом просто, как человек? Вы осведомлены о запасах ядерного оружия и отлично знаете, что будет твориться на Земле.
ХЕНИШ. На Земле, профессор. Только на Земле! И этот вариант учтен. Еще лет восемь десять мир пробалансирует в нынешнем неустойчивом равновесии. А за это время вы... собственно, не вы, а подобные вам 'корифеи' в области ракет создадут отменные космические ковчеги: с атомными двигателями, с запасами на многие годы, со всеми удобствами. И пусть будет, что будет! Со стороны это, пожалуй, будет выглядеть даже красиво... Нет, я, конечно, никому не желаю зла. Надеюсь, вы не разделяете те красные взгляды, по которым каждый состоятельный человек выходит этаким мировым злодеем? Господи, какой же я злодей! Я даже в войну никого не убил и не ранил. Я просто продаю свои товары: резиновые шарики, термостаты, синхротроны. Ну, скоро буду приторговывать атомными подлодками и ракетами, раз есть спрос. Но не хотите, не покупайте, никто не принуждает. Впрочем, мне пора. (Поворачивает к двери) Всего доброго, док! Пока, Фрэнк, гляди веселей. Ты можешь рассчитывать на место в атомном ковчеге, папаша Эд тебя не забудет. (Уходит).
Молчание.
ГОЛДВИН. Фрэнк, это правда?
ФРЭНК. Да... то есть, собственно, нет... то есть, я хотел... Конечно, я ни одной минуты не считал Ила шпионом, не такой он человек. Но я подумал: можно использовать ситуацию... развернуть как следует наши работы по нейтрино. (С отчаянием). Бен, ну почему они... эти лавочники могут использовать обстоятельства для своей выгоды! Почему мы этого не можем?
ГОЛДВИН (с некоторым удивлением). А я-то думал, что знаю вас, доктор Гарди... (Опускает голову). Боже, какой позор. Какой стыд! Я, старый человек, который только и хотел, что честно дожить, отдал свое имя, свои знания... и для чего? Чтобы один полковник стал генералом, один делец нажил миллиарды... и один ассистент моей кафедры стал заместителем директора Центра с окладом 30 тысяч долларов в год. Боже мой...
ФРЭНК. Но ведь идея-то правильная. Вы же знаете: это возможно. Ну, трудно, ну, не получается никогда не бывает, чтобы сразу получилось! Но если бы мы по-прежнему сидели в двух комнатах в Беркли, убивали все время на размещение заказов и поиски оборудования, разве было бы лучше?
ГОЛДВИН. Уходите!
ФРЭНК. Ну... не надо так, Бен. Что вы делаете? Вы же сами толкаете меня к ним.
ГОЛДВИН (встает). И проваливайте к ним! Вы с этим Хенишем родственные натуры. И не смейте больше называть меня 'Бен'! Я не в силах выгнать вас из Центра... ну, куда мне: у вас теперь связи, влияние! Но я вас знать не хочу. Идите к ним, к черту, к дьяволу, занимайтесь, чем хотите, стройте свое благополучие на чужих репутациях и знаниях...
ФРЭНК (умоляюще). Но, профессор... но Бен!
ГОЛДВИН. Имейте хоть сейчас человеческое достоинство, доктор Гарди. Уходите прочь!
Фрэнк, понурив голову, уходит.
ГОЛДВИН (берет журнал, идет в свой кабинет. Останавливается, беспомощно разводит руками) Вот теперь я совсем один...
Затемнение.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
В правой стороне сцены луч прожектора выделяет фигуру Голдвина. Он ходит по кабинету. Голос его слышен теперь из динамика это голос его раздумий.
Голос ГОЛДВИНА. Нет главного открытия, главного знания о ядре. Любое исследование начинается с открытия, а я начал до открытия. Поддался иллюзии... Но теперь я должен его сделать, должен! Но как? Да, похоже, что именно нейтрино переносят энергию от среды к ядрам и от ядер к среде. Переносят... как? Берут и переносят.... Слова, слова, пустые слова! Нет, не могу. Не могу...
Затемнение справа. В левой части сцены прожектор освещает фигуру Шардецкого. Он в своем кабинете пишет на доске формулы реакций, уравнения. Стирает, снова пишет. Кладет мел.
Голос ШАРДЕЦКОГО. Нет, и этот путь никуда не ведет. (Стирает формулы). Но какой? (Ходит по кабинету). Попробуем еще раз. С самого начала... Когда-то возникли частицы, атомы, звезды, планеты. Зачем? Основной целью природы не было создание атомов. Э, вообще у природы не было и нет никаких целей! В материи есть стремление к устойчивости всех возникающих систем. Стремление... Кто стремится? Куда? Как бессильны слова! Просто: существует то, что устойчиво. Существует то, что существует... опять масло масляное! (Садится на стул, обхватывает голову). Тяжело. Ах, как тяжело... Попробуй осмыслить то, для чего нет слов! Ну, давай еще раз: имеется процесс обмена энергией между ядром и средой. И он связан с нейтрино...
Затемнение слева. Освещается мечущийся по кабинету Голдвин.
Голос ГОЛДВИНА. Природа выпускала в обращение всякие частицы: устойчивые и неустойчивые. Устойчивые выжили... И что же? Почему? Как? Не знаю. Я ничего не знаю! В природе все устроено либо дурацки просто, либо гениально просто мы же слишком умны и слишком посредственны... (трет щеки ладонями). Я ничего не понимаю. Я стар, устал и напуган. Мне страшно: а вдруг от моей мысли зависит быть миру или не быть? Безумный мир! Разве можно на одного человека взвалить такую ответственность! Что я могу!
Затемнение справа. Прожектор освещает Шардецкого. Он стирает записи с доски, отходит.
Голос ШАРДЕЦКОГО. И это не то. Ядра, частицы, моменты, кванты... привычные понятия, в которые я вкладываю более глубокий смысл, чем есть на самом деле. Надо что-то совсем иное. Что-то совсем новое. Чтоб ни в какие ворота не лезло. Тогда пойму. Но этого нет... (Подходит к книжному шкафу, достает книгу). Посмотрим, что об этих предметах пишет профессор Голдвин... (Листает. Луч прожектора освещает стоящего рядом Голдвина). Знакомо... Известно... Знакомо... Ага, вот!
ГОЛДВИН (лекторским тоном). '...Нейтрино. Пока непонятно место этой частицы в строении материи. Протоны и нейтроны образуют ядра атомов. Мезоны исполняют роль ядерных связок. Электроны вместе с названными частицами образуют атомы. А для чего в природе нейтрино? Трудно допустить, что оно создано лишь для подтверждения теории Паули о бета-распаде...'
ШАРДЕЦКИЙ. Справедливо. (Листает). А вот это...
ГОЛДВИН. '...Из этой гипотезы можно вывести захватывающее представление, что Вселенная представляет собой нейтринное море, а наш мир лишь волнение на поверхности этого моря. Все наши наблюдения относятся к этой поверхности'.
ШАРДЕЦКИЙ. Тоже верно. (Закрывает книгу). Что ж дальше, профессор? (Голдвин молча отступает. Прожектор, освещавший его, гаснет). Да... жаль. Если бы мы работали вместе, то, пожалуй, осилили бы эту задачу, а? (Возвращается к доске). Итак, нейтринное море... Попробуем представить его уравнением (пишет).
Затемнение слева. Прожектор освещает Голдвина. Он стоит у лабораторного стола.
Голос ГОЛДВИНА. Люди уже привыкли к тому, что есть радиация, реакторы, вырабатывающие плутоний, ракеты, ядерные испытания. Они забыли, что лет тридцать назад этого наваждения не было. Они привыкли к страху... Нет, вздор: к страху привыкнуть нельзя. И страх, страх, страх царит над миром. Перед ядерной войной... и еще множество мелких страхов: не потерять работу, не быть обманутым, не оказаться посмешищем... Прекрасный мир! Мир зеленых лесов и музыки, мир умного труда, мир людей. Труд и гений человека вложен во все: в желтые нивы, в радиомачты, в быстрые самолеты, в асфальт дорог, в стены зданий. Огромный труд для жизни людей! Неужели всего этого может не стать? Безумный мир! Больной
