вечер, мистер Хард... Это звонят с подстанции. Когда кончите, позвоните мне в дежурку мы вырубим высокое напряжение.
Хорошо. Гарди положил трубку. Так. Теперь нужно ждать. Он сел за стол, взял лист бумаги, развинтил ручку и задумался: что же должно получиться?
Лист бумаги так и остался чистым.
... Сдержанное монотонное гудение, ритмичный перестук вакуум-насосов, позднее время все навевало дремоту, Гарди почувствовал, что сонно тяжелеют веки, помотал головой, взглянул на часы: 'Ого начало одиннадцатого! Ну, что же там?'
Он оправил халат и взошел на мостик.
Лампа-подсветка в камере мешала рассмотреть пленку, и Гарди выключил ее. Почему-то сильно забилось сердце. 'Но ведь я еще ничего не видел...'
Луч ядерных частиц по-прежнему упирался в черное пятно на мраморе. Но в самом центре пятна нейтриума, под лучом, сверкала какая-то точка.
Дрожащими руками, не попадая винтами в гнезда, профессор привинтил к перископу увеличивающую приставку, навел резкость, и точка превратилась в маленькую, дрожащую в сиреневом свете брызгу. 'Что это?!' Толчки сердца отдавались в ушах. Голова наполнилась сумятицей неопределенных лихорадочных догадок, мыслей, предположений они мелькали как рекламные щиты вдоль шоссе мимо автомобиля, мчащегося в стокилометровой гонке.
'Нейтриум ожил мезоны вызвали взаимодействие. Нет, не это важно... Что это? Какое-то вещество... Металл? Жидкость? Расплавленный нейтриум? Нет, не то... Какая-то ядерная реакция: нейтриум минус- мезоны гамма-лучи электроны позитроны... Неужели нейтриум снова восстанавливается в обычное вещество, в атомы обычного металла?'
Вселенная отсутствовала был только он, профессор Энрико Гарди, и ничтожная капелька Неведомого, дрожащая под ядерным лучом.
'Что же это? Неужели нейтриум действительно первичное вещество, из которого можно делать любые атомы?!' Гарди едва не задохнулся от этой догадки.
В голове расширялась и звучала все сильнее великолепная музыка: вот оно, то великое и прекрасное, ради чего он живет и работает! Вот оно, то, ради чего он приехал в эту чужую страну! Вот оно! Там, в космической пустоте камеры беватрона, по его воле рождаются миры, возникают атомы! Есть ли большее могущество в мире, чем могущество знания? Есть ли большее счастье, чем победа над природой?
Гордая светлая мелодия гремела, и Гарди неслышно подпевал ей. Если бы он был в более спокойном состоянии, то понял бы, что эта мелодия не принадлежит ни одному композитору мира она родилась сейчас...
'Откуда же эти искорки?'
Через час, когда на нейтриуме накопилась достаточная для анализа капелька и Гарди выключил беватрон. Он заметил, что капля продолжала светиться сама. Увеличенная линзами, она казалась величиной с горошину, и эта сплюснутая блестящая горошина в темноте камеры ежесекундно вспыхивала множеством ослепительно голубых искорок.
'Сцинтилляции? Нет, это слишком ярко для них...' Гарди много раз наблюдал сцинтилляции зеленоватые вспышки на светящемся от ударов радиоактивных частиц экране; они были очень слабы глаз долго привыкал к темноте, чтобы различить их. 'Нет, это не сцинтилляции...'
Он посмотрел на приборы на пульте. Странно... Ведь он выключил все вакуум-насосы почему же стрелки вакуумметров медленно движутся к показателям все большей и большей разреженности в камере? Неисправные приборы? Все сразу не может быть... Гарди снова посмотрел в перископ капелька сияла тысячами голубых искорок.
'Воздух!..' Чудовищная догадка сверкнула в голове профессора, и, прежде чем она оформилась в четкие мысли, он осторожно чуть-чуть повернул рукой стеклянный кран, впускающий воздух в камеру. И капля на матово-черном пятне нейтриума сразу вспыхнула мириадами голубых искр так ослепительно ярко, что Гарди даже отшатнулся от перископа.
Так вот оно что... Потрясенный увиденным и понятым, профессор медленно спустился вниз, к столу, на котором лежал лист бумаги.
Из пленки нейтриума под действием мезонов и позитронов образовались атомы антивещества самого необычного, самого могучего вещества в нашем мире.
Так вот оно что! Вот как произошла катастрофа! В мезотронах Нью-Хэнфорда образовывалось и накапливалось антивещество. Антиртуть. Накапливалось медленно, годами. Потом один из мезотронов открыли для ремонта или проверки и завода не стало... Теперь не нужно даже производить подробные анализы, чтобы установить истину: все ясно и так.
Радиоактивность, урановая бомба, термоядерная бомба и антивещество. Последнее звено в цепи великих и страшных открытий. Он сделал это открытие он, профессор Энрико Гарди, итальянский эмигрант, когда-то бежавший в Америку от преследований Муссолини да так и оставшийся здесь... Завтра тысячи газет, радио- и телевизионных станций протрубят его великую славу на весь мир. Его имя не будет вызывать зависть слишком огромно открытие для такого мелкого человеческого чувства; оно будет вызывать восторг и ужас. Многие миллионы людей будут чтить его, причислять к бессмертным именам в науке, говорить о нем... И проклинать его.
Атомная энергия... Человечество случайно напало на эту золотую россыпь природы и теперь оно похоже на того сказочного богача, который набрал столько золотых слитков, что не смог их поднять, и золото обратилось в пепел. Разница лишь в том, что теперь в пепел может обратиться само человечество...
Профессор Гарди сидел за столом сгорбившись будто груз ответственности, полчаса назад навалившийся на его плечи, придавил его к столу. Там, в пустоте камеры, на пленке нейтриума лежало вещество, перед которым казались пустяковыми все ядерные взрывчатки уран, плутоний, тяжелый водород. Вещество, которое при соединении с обычными веществами воздухом, водой, металлом, камнем полностью превращается в энергию.
Гарди задумчиво написал на листке: Е = МС2. Подумав, поставил перед МС2 двойку: Е = 2МС2. Конечно, двойная полная энергия: ведь соединившееся с антивеществом обычное вещество тоже превратится в энергию.
... Это вещество легко хранить нужны только герметические контейнеры из нейтриума и вакуум. Его легко применить слабый доступ обычного воздуха даст вспышку, капля воды взрыв, равный взрыву водородной бомбы. Его легко получать в первом же опыте он получил его столько, сколько было получено плутония в Хэнфорде за первые несколько недель работы реакторов. 'Сколько?' Гарди поднялся на мостик, взглянул в перископ: капелька сверкала редкими искрами это взрывались оставшиеся в камере немногие молекулы воздуха. 'Миллиграмм 10 15', на глаз определил он.
... Он не просил у природы этой ее тайны великой тайны того, как делаются звезды. Он не добивался, не хотел этого открытия. Правда, он думал о таком веществе. Он предполагал, что его когда-нибудь получат. 'Когда-нибудь...' Но вот оно величайшее из всех открытий, которые были сделаны людьми. Открытие безграничной энергии. Для созидания и для уничтожения...
Он, профессор Энрико Гарди, знает, что такое атомное уничтожение. Он видел взрывы в пустыне Аламогадро, в атоллах Бикини и Эниветок, он на себе испытал, что такое лучевая болезнь... Он знает, какие страшные следы остаются в атмосфере и земле после каждого испытания водородной бомбы. Он представляет, какая угроза нависнет над всеми, когда начнут испытывать это оружие...
О-о, из нейтриума и антивещества можно наделать много великолепного оружия! Маленькие снарядики огромной пробивной и взрывной силы такой снарядик может пронизать толстые бетонные стены, многоэтажные перекрытия и сжечь скопившихся в бомбоубежище людей. 'Чище' самых 'чистых' водородных бомб оно не оставляет не только следов радиации, но и следов жизни! Великолепная реклама!
Гарди неожиданно для себя рассмеялся, и этот странный хриплый смех, похожий на кашель, гулко разнесся в устоявшейся тишине лабораторного зала. Он испуганно оборвал его, потер лоб.
Великая сила... В небо, сине-розовое, как сегодня, одна за другой взмывают ракеты. Из хвостовых дюз вырываются четкие пучки ярко-голубого огня; это антивещество, тонкой струйкой соединяющееся с обычной водой, дает непрерывный взрыв, движущий ракеты вперед. Нет предела скорости и предела расстояния для таких космических кораблей.
