опять.
Облака вроде сколотых льдин,
Шалый ветер бросает листву умирать
К равнодушным ногам машин,
Уже много дней дожди без конца.
Полотняных туманов надрыв.
Как будто бог-сын потерял отца
И плачет лицо закрыв.
Девушки стали весело смеяться, и Блюм тоже начал смеяться вместе с ними, то и дело поглядывая на меня. Он смотрел на меня, будто школьник, забывший урок.
- Как вас зовут? - откашлявшись, спросил Блюм продавщицу.
Та игриво поинтересовалась:
- А зачем?
- Хотите выйти за меня замуж? предложил Блюм.
- Ой, Маш, не могу, - засмеявшись, сказала девушка.
Ночь разламывалась рассветом, которого еще не было. Но рассвет угадывался во всем: и в том, как почернела вода в реке, пожелтели фонари на набережной, и в том, как прозрачны и прекрасны сделались наши лица, в весеннем предрассветье лица людей всегда прекрасны и трагичны.
- Что же будем делать, девочки? - тихо спросил Блюм. - Я хочу, чтобы вы шли рядом с нами по набережной, а я бы читал вам стихи всю ночь, а если захотите, все утро и весь день...
- А работать когда? - спросили девочки.
- Я бы читал вам самые нежные стихи, какие только знаю, - исступленно продолжал Блюм. - Я бы рассказывал вам про то, на каком страшном и мучительном разломе мы живем, я бы пел вам буддистские гимны, которые уверяют, что середина столетия всегда приходит с добром и возрождением.
Девушки испуганно переглянулись. Я заметил, как продавщица тихонько толкнула локтем подружку. Та чуть заметно кивнула головой и стала оглядываться по сторонам.
- Ты понимаешь, девочка, - говорил Блюм продавщице, - что скоро станет утро, которое, по пророку Исайе, всегда приходит с радостью, и мне очень хочется, чтобы эта радость коснулась и тебя!
Мы поравнялись с двумя такси. Наши спутницы ринулись в первую машину и стали испуганно кричать шоферу:
- Скорей гони, шеф! Гони скорей, он псих ненормальный! Тогда и второй шофер дал газу, и обе машины унеслись.
- Ты испугал девочек. Блюм, - сказал я. - Ты стал в лагере придурком.
- Я стал в лагере не только придурком, но еще электромонтером, контрабасистом, жуликом и импотентом, - ответил Блюм. - Правда, вешаться я пока погожу, потому что мне очень хочется посмотреть корриду, которая все-таки будет до того, как взойдет солнце. I
...Он позвонил ко мне ранним утром. Его голос грохотал в трубке счастьем и добротой. Он кричал:
- Скорей приезжай! Сейчас я тебе дам адрес. Я нашел колоссальную чувиху. Она старая, живет в подвале, и окна у нее зарешеченные! Такая прелесть, честно, такая прелесть! Я почувствовал себя на свободе, понимаешь? Я почувствовал себя на свободе!
Я знал его хорошо. Со мной он никогда не играл. Если он говорил так значит, он говорил правду.
