хода и вооружении. Но маневрировать на нем тяжелее, слишком много защиты. Конечно, если бы Асмагил выскочил из атмосферы, мы бы его быстро догнали. В ровном пространстве преимущество двигателя – это все. Он сам это знал. Поэтому вертелся перед нами как юла в опасной близости от земли.
Над Южной Америкой мы тоже его почти накрыли. Над Новой Зеландией я уже готовился открыть ловушку. Помешали местные бомбардировщики. Их растерявшуюся стайку пришлось огибать по длинной дуге.
Ох не люблю я эти примитивные летательные аппараты, так и лезут под ноги, соскребай их потом с силовых щитов.
Демона мы прижали только над Южным полюсом. Накрыли сверху энергетической ловушкой и заставили сесть. Он долго не выходил из своего звездолета. Кричал нам через люк, что всех порешит и сам себя кончит. Хорошо, что через люк. Голосище у него не слабый, уши закладывает.
Добрыня вполне резонно возражал ему, что порешить Асмагил никого не сможет, пока наружу не вылезет. Пусть вылезает, а тут посмотрим. Что же касается второй части угрозы, кончить себя, то ради бога. Если есть такое желание. Ему, Добрыне, для отчета совершенно не важно, в каком виде доставить демона в очередную тюрягу – живом или мертвом. Труп даже предпочтительнее – пить-есть не просит, и никакого беспокойства от него нет. А можно и кусками, если нашинковать мелко.
Орали они долго и нудно. Потом Добрыне надоело с ним препираться, он просто срезал замок, и мы влезли внутрь. Погрузили главаря к остальным. Отгулял Его Высочество, пора ему на здоровый, тщательно охраняемый режим при трехразовом дневном рационе.
На Южном полюсе было холодно. Это мы заметили, когда Добрыня улетел вместе с пленниками.
Потом из-за снежного, ослепительно сверкающего на солнце тороса показался трактор. Он тащил за собой вагончик. Еле полз, пыхтел, но тащил.
Алеша, проваливаясь в снегу, подошел к трактору. Постучал в окошко кабины. Окно приоткрылось.
– Эй, мужик, у тебя спички есть?
Полярный тракторист был волосат, бородат, закутан и чрезвычайно зол.
– Какие спички?! Какие тут, на хрен, спички?! – немедленно завопил он, перекрывая вибрирующий рев двигателя. – До базы полдня пути, движок еле тянет, печка работает через раз, еще ты тут со своими спичками лезешь! Нет у меня спичек! И никогда не было!
– Я же просто спросил, – попытался оправдаться Алеша.
– Спросил он! Маму свою спрашивай!
Окно трактора с треском захлопнулось. От переизбытка злости тот даже прибавил ход.
Алеша обернулся ко мне и развел руками:
– Я же только спросил.
– Холодно здесь, – сказал я.
– Зато не жарко, – ответил Попов.
– Не жарко, – согласился я. – Минус пятьдесят, если не меньше. Ну что, будем трансформироваться?
– А может, не будем? Может, пешком как-нибудь? Не люблю я этого дела, ты же знаешь, – сразу заныл Алеша Попов.
Как будто я люблю трансформироваться. По ощущениям межпространственная трансформация напоминает прохождение живого фарша через мясорубку. Когда ты сам этим фаршем и являешься.
– Давай лучше пешком, – снова предложил Алеша. – Далеко отсюда до Марьинска?
– Года через три дойдем. Если быстрым шагом. Через кеан вплавь придется.
– Айсберг можно попутный поймать.
– С зеленым огоньком? – спросил я. – Гляди, вон трактор уже назад повернул. Сообразил полярник, что два обалдуя в летней одежде, стреляющие спички на Южном полюсе, не такая уж обычная вещь.
– Ох, не люблю я все это дело, – сказал Алеша.
Это были его последние слова, перед тем как он растаял в воздухе. Я выдохнул воздух и тоже столкнул себя в мясорубку.
Мы с Алешей вернулись в Марьинск. Я вообще не люблю улетать не прощаясь. Хотя мне часто приходится это делать. Поэтому – особенно не люблю.
В дорогу баба Гаша приготовила мне трехлитровую банку молока. Банку она плотно запечатала крышкой, а сверху для верности перевязала целлофановым пакетом. Конструкция получилась прочной. Банку я, разумеется, взял, пообещав на будущий год тоже к ней.
– Небось не приедете, – она с сомнением покачала головой, плотно перевязанной цветастым платком с петухами.
– Не приедем, баба Гаша, – честно ответил я. – Но постараемся.
– Банку потом верните, – сказала баба Гаша. – Если что.
Банку я пообещал вернуть. Конечно, вещь в хозяйстве необходимая. Трехлитровыми банками кидаться – все добро прокидаешь.
Пал Палыч тоже пришел нас проводить. С собой он принес бутылку водки и банку рыбных консервов. Сосредоточенно разлили всем на посошок. Мы выпили и закусили консервами.
– Значит, уезжаете? – нейтрально спросил Пал Палыч.
– Приходится, Пал Палыч, – ответил я.
– Уезжаем, Палыч, домой пора, – подтвердил Алеша.
– Или улетаете? – решился, наконец, он.
– Может, и полетим, Пал Палыч, – охотно согласился я. – Все может быть. Воздушный транспорт, как известно, – это скорость, комфорт и безопасность. Если он, конечно, не падает вверх колесами, что тоже случается.
Пал Палыч наконец решился.
– А вот что я хотел спросить, Паисий Егорович… – осторожно начал он.
– Спрашивай, Пал Палыч, – разрешил я.
– Как там, в космосе, красиво?
– Красиво, Пал Палыч, – сказал я. – Конечно, разные глаза видят все по-разному, сам понимаешь, строение сетчатки, то да се, но в космосе всяким глазам есть на что посмотреть. При любом спектре зрения. В космосе все есть.
Похоже, он опять меня не очень понял. Задумался.
«Извини, Пал Палыч, – мысленно продолжил я, – но говорить нам, в сущности, не о чем. Может, как-нибудь потом. В другой раз. В другую эпоху. Времени у нас еще много». Он даже не догадывается пока, насколько его много.
– Ну что, первая пошла – вторую позвала? – Пал Палыч опять налил рюмки.
Вот это по-нашему, по-земному. Мы еще выпили. Третью рюмку мы с Алешей отвергли решительно и бесповоротно. Дорога впереди долгая. Пал Палыч, ввиду своей озадаченности, выпил один за всех. Потом он довез нас на своих «Жигулях». Провожать дальше мы его мягко отговорили.
