много забыл.
― Нет, пожалуйста, оставьте эти деньги себе, я не хочу их.
― Ну, полно, спрячьте вашу шотландскую щепетильность в карман. Возьмите деньги.
― Нет, ― повторил я с упорством.
― Послушайте, наше товарищество должно быть основано на полном равенстве. Если вам не по вкусу мои ворота, так и не вешайтесь на них.
― Я и не собираюсь, ― резко ответил я и отвернулся.
Глава V
Дорога тянулась среди крутых холмов, испещренных зеленью и золотом. Над ними высилась цепь снежноглавых гор, а наверху сияло небо, синее, как яйцо реполова. Прелестное утро наполняло радостью наши сердца, когда мы поднимались вверх по лощине. Воздух опьянял нас. Мы пришли в шумный восторг при виде пасеки и проводили громкими криками упряжку мулов с звенящими бубенчиками, с грохотом промчавшуюся по дороге. С восторженными криками мы перешли вброд маленький прозрачный ручей. Мы проходили милю за милей, взбираясь все выше и выше, с мешками за спиной, с радостью в сердце. Я был счастлив, как школьник в праздничный день, и мечтал лишь о том, чтобы так продолжалось вечно; я старательно отгонял суровый образ труда, который ждал нас.
Около полудня мы достигли цели. Всюду рассеянные группы людей, которые рвали и ломали склоны горы. Слышался грохот взрывов, и скалы срывались вниз на нас. Бараки из неотесанного леса прели на солнце. Всюду чувствовалась лихорадочная деятельность рабочего лагеря.
Нам отвели отдельный барак, причем произошла энергичная свалка из-за мест. Барак был без пола, без дверей и частью без крыши. Среди гула голосов я различил голос Блудного Сына: ― Эй, ребята, какое тут помягче местечко, на этих досках? Ну, до чего же предусмотрительны наши предприниматели! Все виды вентиляции в этом бараке! Прекрасно приспособлено для занятий астрономией. Гм, где бы это раздобыть все-таки матрац? Ага! Есть дело! Подождите-ка, ребята.
Мы увидели, как он побежал к находившемуся вблизи навесу, где стояли лошади. После тщательной разведки, он ринулся внутрь и через минуту вышел, пошатываясь под ворохом сена.
― Что? Плохой матрац? Эх, мало только захватил.
Он начал устилать свои нары сеном под завистливыми взглядами остальной компании.
Услыхав звон колокола, он остановился: «Кормежка готова. Последний звонок в вагон-ресторан. Пойдем-ка, посмотрим, как свиньи засунут рыла в корыто».
Мы устремились в кухонный барак, где на простых дощатых столах были приготовлены оловянные тарелки, оловянные ложки, оловянные кружки и железные ножи. Посреди стола было большое блюдо с рубленным мясом и все, кроме меня, жадно принялись за еду. Я предпочел кружку меда и несколько сухих бисквитов.
Вернувшись в барак, я увидел, что мои нары устланы славным мягким сеном, а сверху разостлано одеяло. Я оглянулся на Блудного Сына. Он лежал и читал, держа тонкую папиросу в желтых пальцах. Я подошел к нему.
― Это очень мило с вашей стороны, ― сказал я.
― Полно. Такие пустяки, ― ответил он с изысканной вежливостью, не отрывая глаз от книги.
― Как хотите, ― сказал я. ― Я только хотел поблагодарить вас. Послушайте, давайте покончим с этим. Не стоит ссориться из-за этих проклятых денег. Не можем ли мы все-таки быть друзьями?
Он вскочил и схватил мою руку: «Конечно. Я только этого и хочу. В следующий раз я приму во внимание вашу воспитанную на кратком катехизисе щепетильность. А теперь пойдемте поболтать к костру».
Мы уселись у потрескивавшего костра из хвороста, шалфея и каменного дуба, и под дружелюбное мерцание звезд он рассказал мне много приключений из своей бродячей жизни.
― Мой старик, знаете ли, обломал себе все зубы об меня. Все хотел, чтобы я перестал валять дурака. У него фабрика клея в Массачусетсе. Кажется, он всадил в нее миллион или что-то в этом роде. Он хотел, чтоб я поступил на фабрику, вник бы в дело и остался бы в нем. «Держись клея, ― говорил он, ― будешь королем клея». Но с маленьким Вилли это не прошло. Жизнь слишком ― любопытная задача, чтобы так просто решить ее. Я не раскаиваюсь. Я знаю, что упитанный телец ждет меня дома и тучнеет с каждым днем. В один прекрасный день я вернусь и слопаю его.
От него я впервые услышал о великой Белой Стране, и его рассказ странно глубоко взволновал меня.
― Все помешались теперь на ней и устремляются туда тысячами, чтобы попасть к началу зимы. Будущей весной там будет сутолока, какой еще не видел мир. Послушай, шотландчик, у меня есть величайшее желание переметнуться туда. Поедем, брат, вместе? У меня был когда-то товарищ, который побывал там. Это огромная мрачная суровая страна, но в ней есть золото. Меня преследует это нежное, сияющее, девственное золото в уединенных реках, где нет никого, чтоб овладеть им. Мне наплевать на его ценность. Я могу сделать все, что мне нужно, из клея. Но приключения, возбуждение ― вот что сводит меня с ума.
Он долго молчал; воображение рисовало мне грозный чарующий образ этой огромной, непробудной страны, и во мне просыпалось страстное желание бросить вызов ее теням.
Когда мы прощались на ночь, его последними словами было: «Помни, шотландчик, дело решенное: мы вливаемся в великое движение».
Глава VI
Я спал беспокойно, потому что свежий ночной воздух пощипывал, а барак был открыт, как клетка. Утро было веселое, и солнце славно согрело меня, так что к завтраку я пришел в веселое настроение. Затем я начал присматриваться к работе артели и проявил такое неблагоразумное любопытство, что в тот же полдень был сам поставлен на работу. Дело было очень простое. В горе был вырыт туннель, который теперь цементировался, и мы должны были толкать тачки с материалами от входа в туннель до места работ. Моим товарищем был швед, с детства привыкший к тяжелой работе, а я не знал в жизни ни одного рабочего дня. Все мои силы ушли на то, чтобы поднять на тачку нагруженные цементом ящики. Затем мы оставили за собой солнечный свет и на расстоянии четверти мили в темноте, надрываясь, тащились в гору. Мы должны были сгибаться, чтобы не задеть головами сводов, с которых струилась вода. Тяжелая тачка то и дело сходила с рельс, составленных из негодных, стертых от постоянного трения, шпал. Тогда мой швед впадал в гомерическую ярость, и мы поднимали тачку, напрягаясь изо всех сил, пока жилы не начинали стучать в голове. Никогда время не тянулось так медленно. Каторжник, работающий в соляных копях Сибири, никогда не возмущался своей работой больше меня. Пот слепил меня. Острая пронизывающая боль сверлила мне голову, сердце стучало, как молот. Никогда в жизни не чувствовал я такого облегчения, как в ту минуту, когда, кончив последний рейс, измученный и ошеломленный, я надел свою куртку, чтобы идти домой. Было темно. Туннель соединялся с лагерем канатом, по которому мы могли спускаться в бадьях, по двое зараз. При спуске я испытал отвратительное ощущение, но зато избежал десятиминутного спуска пешком по склону горы, чему был очень рад.
Вернувшись в барак усталый, мокрый и грязный, от всей души позавидовал я Блудному Сыну, тепло и уютно устроившемуся на своем ароматном сене. Он читал роман. Но мысль, что я заработал доллар, подкрепляла меня. После ужина он с Инбирем и Голландцем играли в карты, почти до полуночи, в то время, как я лежал на своей скамье, слишком усталый и измученный, чтобы заснуть.
Следующий день был повторением предыдущего, только еще хуже. Все мое тело болело, как будто я
