неординарных обязанностей, отличалась некоторым своеобразием.
Ей часто приходилось разговаривать с пассажирами, не прибегая к помощи Машины, и от этого в ее манерах появилось что-то эксцентричное и резкое. Когда Вашти с криком отпрянула от заливавшего ее солнечного света, стюардесса позволила себе чудовищную грубость — она протянула руку, чтобы не дать Вашти упасть.
— Как вы смеете! — вскричала возмущенная пассажирка. — Вы забываетесь!
Стюардесса смутилась и поспешила извиниться за то, что хотела поддержать ее. Люди давно уже не дотрагивались друг до друга. Этот обычай устарел в эпоху Машины.
— Где мы сейчас? — сухо спросила Вашти.
— Мы над Азией, — ответила стюардесса, изо всех сил стараясь быть любезной.
— Над Азией?
— Извините, я привыкла называть места, над которыми мы пролетаем, их старыми, немеханичными названиями.
— О, я припоминаю: Азия — это откуда пришли монголы.
— Прямо под нами, на поверхности земли, прежде стоял город, который называли Симла.
— А вы когда-нибудь слышали о монголах и о брисбенской школе?
— Нет.
— Брисбен тоже стоял на поверхности земли.
— А эти горы, направо, разрешите, я покажу их вам, — стюардесса приподняла штору, и далеко внизу показался Гималайский хребет, — эти горы когда-то называли Крышей Мира.
— Как глупо!
— Видите ли, тогда, до эры цивилизации, считалось, что они образуют непреодолимую стену и что эта стена упирается в звезды, а над ней — только боги. Как далеко мы ушли вперед! И все благодаря Машине.
— Все благодаря Машине, — как эхо отозвался пассажир, стоявший в проходе, тот самый, что уронил вчера Книгу.
— А что это за белое вещество — вон там?
— Я забыла, как оно называется.
— Закройте, пожалуйста, окно. Эти горы не будят мыслей.
Северная сторона Гималаев лежала в тени, солнце освещало склоны, обращенные к Индии. Леса, некогда покрывавшие эти горные громады, в эпоху развития литературы были истреблены — древесина шла на бумагу; снег на оголенных вершинах уже озаряли первые утренние лучи а в расщелинах Канченджанги еще дремали легкие облака. Внизу, в долине, виднелись развалины городов, и вдоль полуразрушенных стен тонкими ниточками тянулись реки, на берегах которых там и сям чернели отверстия выходных воронок — опознавательные знаки современных городов. И над всем этим взад и вперед проносились воздушные корабли, встречаясь и расходясь, с поразительной легкостью взмывая вверх, чтобы обойти внезапное завихрение в нижних воздушных слоях или пролететь над Крышей Мира.
— Да, мы ушли далеко вперед благодаря Машине, — повторила стюардесса и закрыла Гималаи металлической шторой.
День тянулся медленно. Пассажиры сидели по своим каютам, испытывая почти физическое отвращение при мысли о возможной встрече друг с другом и мечтали поскорее снова очутиться под землей. Их было человек восемь или десять — главным образом молодые мужчины, которых развозили из воспитательных учреждений в различные концы земли, чтобы заселить опустевшие комнаты тех, кто недавно умер. Молодой человек, уронивший Книгу, возвращался домой — его посылали на Суматру в целях продолжения человеческого рода. Одна только Вашти совершала путешествие по собственной воле.
В полдень она еще раз взглянула на землю. Воздушный корабль опять пролетал над горным хребтом, но ей мало что удалось увидеть, потому что небо было затянуто облаками. Нагромождения черных скал смутно вырисовывались где-то внизу, и вершины терялись в серой мгле. Их формы были причудливы, одна из гор напоминала распростертого на земле человека.
— Это не будит мыслей, — пробормотала Вашти и закрыла Кавказский хребет металлической шторой.
Вечером она выглянула опять. Они летели над морем цвета расплавленного золота с множеством мелких островов и одним полуостровом.
— Это не будит мыслей, — повторила про себя Вашти и закрыла Грецию металлической шторой.
Часть II
РЕМОНТНЫЙ АППАРАТ
Снова вестибюль аэровокзала, подземный туннель, платформа, раздвигающиеся двери — и Вашти, проделав тот же путь, только в обратном порядке, оказалась в комнате сына — точно такой же, как и ее собственная. Недаром она считала этот визит совершенно излишним. Те же кнопки и выключатели на стенах, тот же пюпитр с Книгой, та же температура воздуха и то же освещение — никакого отличия ни в чем. И хотя Куно, ее сын, плоть от плоти ее, стоял теперь рядом с ней, разве это что-нибудь меняло? Она была слишком хорошо воспитана, чтобы позволить себе пожать ему руку.
Стараясь не встречаться с ним взглядом, она заговорила:
— Ну вот и я. Дорога была ужасной, и я так отстала в своем духовном развитии. Не стоило мне приезжать, Куно, право, не стоило. Мое время слишком дорого. А в пути меня чуть не коснулся солнечный свет и мне пришлось встречаться с ужасными грубиянами. В моем распоряжении всего несколько минут. Говори, что нужно, и я сейчас же уеду.
— Мне угрожает лишение крова.
Теперь она наконец взглянула на него.
— Мне угрожает лишение крова, — повторил он, — не мог же я сказать тебе об этом через Машину.
Лишение крова означало смерть. Осужденного оставляют на открытом воздухе, и он погибает.
— После нашего разговора я все-таки поднялся на поверхность земли. Я осуществил свою мечту, но меня заметили.
— Что же тут такого? — удивилась она. — В том, что ты поднялся на поверхность, нет ничего противозаконного и ничего антимеханичного. Только недавно я слышала лекцию о море — никому не возбраняется побывать там. Нужно только получить респиратор и заказать пропуск на выход. Разумеется, человек мыслящий не станет этого делать, и я пыталась отговорить тебя, но законом это разрешено.
— Я не заказывал пропуска.
— Как же ты очутился снаружи?
— Я нашел другой, свой собственный выход.
Она не поняла, и ему пришлось повторить то, что он сказал.
— Свой собственный выход? — в недоумении пробормотала она. — Но ведь так нельзя.
— Почему?
Этот вопрос показался ей просто неприличным.
— Ты начинаешь обожествлять Машину, — холодно заметил сын. — По-твоему, я вероотступник, потому что посмел сам найти выход. Вот и Генеральный совет так считает, они пригрозили мне лишением крова.
Вашти рассердилась.
— Я ничего не обожествляю! — воскликнула она. — У меня достаточно прогрессивные взгляды. И вовсе не считаю тебя вероотступником, потому что никакой религии давно уже нет. Машина развеяла все страхи и предрассудки. Я только говорю, что искать свой выход было с твоей стороны… да никаких новых выходов и нет.
— До сих пор принято было так считать.
— Подняться на поверхность можно только через одну из воронок, а для этого нужно иметь