Нас попросили в гостиную, где сидел в кресле довольно красивый господин, на вид лет сорока, элегантно одетый с волнистыми светло-каштановыми волосами и такой же расчесанной на двое бородой.
Я невольно взглянул на Кедрину - она очень заметно улыбнулась.
'Вечный жених' промелькнуло в моей голове, и я пристально оглядел вставшего при нашем приближении господина... Лицо его было мне знакомо, я встречал его зимой прогуливающимся на Невском, в концертах, театрах, на балах, а летом на загородных гуляньях...
- Андрей Дмитриевич Торбеев, вы не знакомы... - представила хозяйка гостя Валентине Львовне.
- Нет, мы хорошо знакомы... - подчеркнула последняя слово 'хорошо' и поклонилась кивком головы.
По лицу Торбеева пробежало нечто вроде судорог, но он остался с полупротянутой рукой.
Он подал ее мне, когда нас представили.
Не прошло пяти минут, как он встал и стал откланиваться хозяйке и ее дочери...
В гостиной еще никто не нарушил неловкого молчания, наступившего после неудачного представления...
Торбеев вышел очень быстро...
- Не понравилось... - громко захохотала ему вслед Валентина Львовна.
Обе хозяйки со страхом и беспокойством глядели на нее.
Я впился в нее глазами и насторожил уши.
- Он сватается за Наденьку? - спросила Кедрина в упор старушку Гомолицкую...
- Да... то есть... нет... почему вы так думаете? - растерялась та.
- Да потому, что я знаю, что он сватается всюду, сватался ранее за десяток других, сватался, наконец, за меня, так как он этим живет - это его профессия... он 'вечный жених'.
- За вас?.. - воскликнули разом мать и дочь.
- Да за меня... взял у меня две тысячи для получения полугодового отчета из своего саратовского имения, на которое показывал мне план, фотографии усадьбы и живописных мест...
- Он показывал их и нам...
- Поздравляю... может, вы дали тоже денег...
- Нет еще... Я обещала завтра взять из банкирской конторы три тысячи... ведь он почти объявленный жених Nadine... - призналась m-me Гомолицкая.
- Гоните его, скорей гоните... - у него не только имения, у него ничего нет... Я тоже была его объявленной невестой... и благословляю Бога, что отделалась только двумя тысячами... Да он и не женится... Он начнет оттягивать на долгий срок, пока невеста не потеряет терпенья и не откажется сама, как я и сделала... - взволнованно говорила Валентина Львовна...
- Это невозможно... это невозможно...
- Да спросите Наталью Семеновну... он сватался и был даже ее женихом, несмотря на то, что ей сорок семь лет и она далеко не богата, - он сумел наказать и ее на тысячу рублей...
- Но помилуйте, она-то нас с ним и познакомила... очень его хвалила!
Валентина Львовна покатилась со смеху...
- Молодец!.. Вероятно, захотела вернуть свою тысячу из ваших трех, вошла с ним в компанию...
Обе Гомолицкие сидели как ошпаренные...
- Да вы не бойтесь... Он теперь к вам и носа не покажет... Не приедет и за деньгами... Меня увидел, значит, кончено... я громоотвод... засмеялась Кедрина и принялась рассказывать, как она через горничную узнала, что Торбеев сегодня будет у них.
Мы просидели еще несколько минут и уехали...
- Целуйте ручку... Видели и слышали... - заявила Валентина Львовна, когда за нами захлопнулась дверца кареты.
Я с двойным удовольствием исполнил ее приказание.
Предсказание ее сбылось:
Торбеев более не явился к Гомолицким, хотя, как слышно, не перестал заниматься своей оригинальной профессией сватовства.
* * *
Все, рассказанное нами под вымышленными фамилиями, - факт, дорогой читатель! 'Вечный жених' гуляет по Петербургу, собирая дани с алчущих связать себя узами Гименея.
От Москвы до Петербурга
(наброски с натуры)
Почтовый поезд Николаевской железной дороги идет на всех парах.
В общем вагоне первого класса 'для курящих' по разным углам на просторе разместились: старый еврей-банкир, со всех сторон обложившийся дорогими и прихотливыми несессерами; двое молодых гвардейских офицеров из 'новоиспеченных'; артельщик в высоких со скрипом с сборами сапогах, с туго набитой дорожной сумкой через плечо; худощавый немец, беспрестанно кашляющий и успевший уже заплевать вокруг себя ковер на протяжении квадратного аршина, и прехорошенькая блондинка, с большими слегка подведенными глазами и в громадной, с экипажное колесо, шляпе на пепельных, тщательно подвитых волосах.
В ушах у блондинки красуются крупные бриллианты; красивый воздушный стан ее как-то особенно элегантно задрапирован складками шикарного дорожного костюма из темно-серой английской материи.
Она полулежит на угловом раскидном кресле и исподлобья бросает томные взгляды на своих спутников.
Каждый из них в свою очередь отвечает ей тем же, причем взгляды кавалеров, исключая всякий намек на робость, выражают самую геройскую решимость познакомиться во что бы то ни стало.
Даже катаральный немец плюет с какой-то особой, чуть не ли не геройской отвагой.
- Станция Клин!.. Поезд стоит 10 минут! - как перун, проносясь по вагонам, возвещает кондуктор.
- Уже!.. - вырывается у блондинки восклицание удивления.
- А вы разве только до Клина едете?.. - чуть не плачет один из 'свежеиспеченных' гвардейцев, поднимаясь с места и как-то особенно ухарски звеня шпорами и отпущенной саблей.
Старый жид насмешливо смотрит на юного Марса, немец угрюмо сплевывает в его сторону; товарищ юнца слегка подтягивается, как парадер на смотру; один только артельщик хладнокровно зевает, крестя свой широкий рот.
- Нет!.. Я еду в Петербург!.. - возвещает блондинка, обжигая своего нового знакомца молниеносным взглядом.
В вагоне ощущается поголовное облегчение.
Молчаливый гвардеец стучит и гремит бранными доспехами не меньше своего разговорчивого товарища; старик банкир щурит свои морщинистые и маленькие глазки; немец кашляет и плюет как-то аккуратнее и веселее.
Раздается протяжный свисток. Поезд останавливается.
В столовой блондинка, по странному стечению обстоятельств, очутилась между обоими юнцами, которые по очереди друг перед другом угощают ее всеми кулинарными благами, украшающими буфетные столы.
Немец сидит неподалеку и сосредоточенно пьет из чашки бульон; старик-жид прохаживается мимо и лукаво улыбается.
По возвращении в вагон гвардейцы подсаживаются уже ближе к юной путешественнице и ведут с ней оживленную беседу.
Худосочный немец и старый банкир вслушиваются; артельщик вытаскивает откуда-то подушку в тиковой полосатой наволочке, плотно подсовывает себе под бок свою сумку и укладывается в кресле.
В вагон входит франтоватый барин средних лет, с тщательно выбритым, еще красивым лицом и безукоризненными манерами истого джентльмена.
Он сразу опытным взглядом бывалого человека окидывает вагон и усаживается по соседству с соблазнительной блондинкой.
Она взглядывает на него и, сдернув с правой руки перчатку, сверкает крупными бриллиантами своих колец.
Джентльмен пристально смотрит попеременно то на нее, то на ее кольца, и многозначительно улыбается.