- Они ненормальные.
- Чем я умница? - пожелала узнать Барбара. - Ты говоришь, я умница.
- Ну, ты... просто умница, и все! - сказал Рэй. - Пожалуйста. - И исчерпав на этом свое красноречие, он наклонился и поцеловал ее долгим поцелуем - очень убедительно, как он надеялся.
Наконец Барбара мягко оторвала свои губы от его губ. Ее лицо в лунном свете было озабоченным, но каким-то размякшим, с приоткрытым ртом, как у человека, не сознающего, что за ним наблюдают.
- Хорошо бы не быть дурочкой, - сказала она ночи. Рэй был нетерпелив, но осторожен. [143]
- Барбара. Я же говорил тебе. Ты не дурочка. Ну, пожалуйста. Ты вовсе не дурочка. Ты очень... мозговитая. - Он посмотрел на нее ревниво, собственнически. - О чем ты думаешь? - спросил он. - Об этом своем Карле?
Она покачала головой.
- Барбара. Послушай. Мы будем жутко счастливы. Без дураков. Ты думаешь, мы недавно знакомы. Я знаю. Но время такое паршивое. С этой проклятой войной весь мир вверх тормашками. Короче говоря, если двое любят друг друга, они должны друг за друга держаться. Да, они должны крепко друг за друга держаться. - Он всмотрелся в ее лицо уже с меньшим отчаянием, ободренный тем, что попал, как ему показалось, в самую точку: - Ты не согласна? сдержанно спросил он.
- Не знаю, - сказала Барбара и расплакалась.
Она плакала мучительно, с надрывом. Испуганный силой ее горя и тем, что стал его свидетелем, но не сочувствующий этому горю, Рэй был плохим утешителем. В конце концов Барбара сама справилась со своей бедой.
- Все в порядке, - сказала она. - Пожалуй, мне лучше пойти спать.
Она неуверенно встала.
Рэй вскочил и схватил ее за руку.
- Я тебя увижу утром на теннисном матче, да? - спросил он. - Ты ведь играешь в парном финале?
- Да, - ответила Барбара. - Спокойной ночи.
- Не говори это т а к, - с укоризной сказал Рэй.
- Я не знаю, ка к я это сказала.
- Ну вот. Приехали. Ты сказала это так, будто ничего и не было. С ума сойти. Я двадцать раз просил тебя выйти за меня замуж.
- Я же говорила, я дурочка, - просто объяснила Барбара.
- Перестань это повторять.
- Спокойной ночи, - сказала Барбара. - Было очень приятно. Честно. Она протянула ему руку.
Вудраффы одни возвращались на корабль последним рейсом лоцманского катера. Миссис Вудрафф была без туфель - она презентовала их душке-таксисту, с ветерком прокатившему их до порта. Теперь они взбирались по узкому крутому шатучему трапу, соединявшему мостик катера с бортовой дверцей палубы В. Миссис Вудрафф поднималась первой. Рискуя сорваться, она то и дело оборачивалась, чтобы посмотреть, подчиняется ли ее благоверный правилам, которые она установила для них обоих. [144]
- Ты держишься за эту штуковину. За трос, - обличила она своего супруга, глядя на него сверху вниз.
- Нет, - с негодованием отверг ее обвинение мистер Вудрафф. Его галстук был распущен, а воротник смокинга задрался.
- Я же ясно сказала, что никто не должен держаться за трос, - заявила миссис Вудрафф. Покачиваясь, она сделала еще один шаг.
Мистер Вудрафф посмотрел ей вслед взглядом, в котором боролись недоумение и глубокая печаль'. Вдруг он повернулся к жене спиной и уселся на ступеньку прямо там, где стоял, - почта точно посредине трапа. От воды его отделяло по меньшей мере тридцать футов.
- Филдинг! Филдинг, сейчас же поднимайся сюда!
Вместо ответа мистер Филдинг подпер подбородок руками.
Миссис Вудрафф сильно пошатнулась, чудом удержала равновесие, потом подняла юбку и каким-то непостижимым образом удачно спланировала на ступеньку прямо над той, на которой сидел ее муж. Она обхватила его 'полунельсоном', чуть не опрокинувшим их обоих.
- Пупсик мой. Ты на меня сердишься?
- Ты сказала, что я держусь за трос. - Голос мистера Вудраффа дрогнул.
- Но крысенок, ты ведь держался!
- Не держался, - упирался мистер Вудрафф.
Миссис Вудрафф чмокнула мужа в темечко, туда, где осталось меньше всего волос.
- Ну, конечно же, не держался, - сказала она и в восторженном порыве сдавила руками горло мистера Вудраффа. - Ты любишь меня, мышонок? - спросила она, почта перекрывая ему дыхание. Его ответ прозвучал невразумительно. Слишком крепко? - Миссис Вудрафф ослабила хватку, посмотрела на мерцающую воду и ответила на свой собственный вопрос: - Конечно, ты меня любишь. С твоей стороны было бы свинством не любить меня. Маленький мой, пожалуйста, не упади, поставь обе ноги на ступеньку. Как это ты умудрился так набраться, дорогой? Удивительно, что наш брак оказался таким счастливым. Мы омерзительно, тошнотворно богаты. По всем правилам, мы должны были разбежаться в разные концы света. Ты ведь любишь меня до боли, да? Радость моя, поставь обе ноги на ступеньку, будь пай-мальчиком. Правда, здесь чудесно? Мы бросаем вызов закону Магеллана. Дорогой, обними меня... нет, не шевелись! Ты не дотянешься. Я представлю, что ты меня обнимаешь. Что ты думаешь об этих ребятках? Барбаре и Эдди. Они такие... [145] незащищенные. Тебе так не показалось? Она очаровательна. Он напичкан всяким вздором. Надеюсь, она поведет себя разумно. Какой безумный год! Просто дьявольское наважденье! Молю Бога, чтобы эта детка не потеряла голову. Господи, сделай так, чтобы все дети сейчас не теряли голову... Ты посылаешь нам такие ужасные годы, Господи. - Миссис Вудрафф ткнула супруга в спину. - Филдинг, и ты помолись.
- О чем?
- Помолись, чтобы дети не теряли сейчас голову.
- Какие дета?
- Все, дорогой. Бобби. Наш несравненный маленький Бобби. Сестрички Фремонт с их ушками- лопоушками Бетти и Дональд Мерсеры. Малыши Крофты. Все. А особенно та девчурка, которая была с нами сегодня. Барбара. Она не идет у меня из головы. Помолись, мой мальчик.
- Хорошо.
- О, ты такой милый. - Миссис Вудрафф потрепала мужа по затылку. Вдруг она продекламировала: - 'Заклинаю вас, дщери Иерусалимские, сернами или полевыми ланями: не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно'.
Мистер Вудрафф внимательно выслушал ее.
- Откуда это? - спросил он.
- Из библейской 'Песни Песней'. Милый, не поворачивайся. Я так боюсь, что ты упадешь.
- Ты знаешь все, - внушительно произнес мистер Вудрафф. - Ты знаешь все.
- Ах, ты мой родной! Помолись немного за детей, мальчик мой ненаглядный. Что за проклятый год!
- Барбара? Это ты, детка?
- Да, я, миссис Оденхерн.
- Зажигай свет, детка. Я не сплю.
- Я могу раздеться в темноте. Правда.
- Конечно, не можешь. Включи лампу, детка.
В свое время миссис Оденхерн была заядлой теннисисткой, один раз даже играла в показательном матче с Хелен Уилз. У нее до сих пор сохранились две ракетки, которые каждый год перетягивались в Нью- Йорке неким 'чудо-человечком' шестифутового роста. Даже теперь, в постели, в 4.45 утра ее голос был настроен на привычное: 'Ваша подача, партнер'.
- Я не сомкнула глаз, - сообщила она. - Уже несколько часов лежу без сна. Мимо прошло столько пьяных. Совершенно не считаются с окружающими. Включи свет, детка.
Барбара подчинилась. Миссис Оденхерн, чтобы защитить глаза от вспышки, положила на веки большой и указательный [146] пальцы, потом убрала руку и решительно улыбнулась. На голове у нее были бигуди, и
