тыловой части делала ему перевязку. Открытая рана кровоточила. Губы у Воронько были бледные, глаза уста лые-усталые.
-- Вы? Здравствуйте, -- сказал он. -- Вот, не повезло... В самом начале...
-- Лежите спокойно. Все будет хорошо... Выйдя с военфельдшером в сени, я шепотом спросил, выдержит ли Воронько перевозку.
-- Рана нехорошая, еще бы миллиметр-другой, и конец, -- сказала военфельдшер. -- Но везти можно. А кто вы?
Служебное удостоверение успокоило девушку. Я попросил еще несколько часов позаботиться о поэте- диверсанте, лично взорвавшем четыре эшелона, три вражеских танка, пять автомашин и одиннадцать мостов.
-- Мне нужно связаться с железнодорожниками, товарищ военфельдшер, организовать немедленную эвакуацию Воронько в Киев.
-- Все сделаю, товарищ полковник! Все! Она неотлучно просидела возле постели Платона до моего возвращения. Воронько со всеми предосторожностями перенесли в сани, доставили в Олевск и оттуда первым же составом повезли в Киев.
Обидно было, что соединение Вершигоры лишилось такого замечательного диверсанта. Очень обидно!
В соединении Грабчака
Заканчивая обследование действий партизан на дороге Коростень -- Сарны, я получил известие об окончательной ликвидации Центрального штаба партизанского движения и новый приказ Строкача: выехать под город Городницы, в соединение A. M. Грабчака, установить боевые качества соединения,
изложить соображения о возможности его дальнейшего использования.
-- Стой! Пропуск! -- раздался громкий оклик.
Повозочный остановил лошадь. Я откинул тяжелый ворот тулупа. Слева от саней -- нетронутая, сверкающая белизна зимнего поля, справа -- неподвижный, склонивший до сугробов отягченные снежными пластами зеленые лапы еловый лес.
От елей отделились две фигуры в белых маскхалатах с автоматами. Из-под капюшонов маскхалатов виднелись козырьки зимних шапок. Такие шапки с козырьками, по рассказам, носили бойцы Грабчака.
Я назвал пароль, услышав отзыв, сказал, что ищу штаб. Один из партизан сел боком на сани рядом с
повозочным;
-- Вон за той елочкой сворачивай, и в лес! За 'той елочкой' обнаружилась дорога не дорога, но довольно ровная просека, и этой просекой сани медленно поползли в глубь чащи...
Провожатый доставил прямехонько к большой землянке командира соединения. В землянке находилось пять или шесть человек, все в военном, в меховых безрукавках, не разберешь, кто же из них
Грабчак.
Заметив, что я перевожу взгляд с одного командира на другого, один из военных, среднего роста, сухощавый, с глубокими складками возле губ, настороженный, представился:
-- Майор Грабчак. С кем имею честь?..
Я назвал себя. Выражение настороженности исчезло с обветренного лица командира соединения:
-- Проходите, проходите, товарищ полковник! Давно ждем. Из Киева сообщили, что едете.
... 17 января 1943 года два транспортных самолета полка Гризодубовой поднялись с подмосковного аэродрома и взяли курс на озеро Червоное в лесах Белоруссии. На борту самолета находились хорошо подготовленные для действий в тылу врага десантники, в основном бывшие пограничники. Командир группы, ее комиссар и начальник штаба тоже были пограничниками. Группа приземлилась на костры Ковпака на льду озера Червоного. С этого и начинается история партизанского соединения Андрея Михайловича Грабчака, известного в народе под именем Буйного: таким псевдонимом Андрей Михайлович подписывал листовки, которые разбрасывались и расклеивались в оккупированных городах и селах.
Первое пополнение в группу поступило из при-озерского села Ляховичи: жители провели добровольную мобилизацию и привели к десантникам семнадцатилетних и восемнадцатилетних парнишек. Во главе 'депутации' стоял древний ляховичский дед.
-- Ты, командир, не гляди на наши лапти! -- сказал дед Грабчаку. -- Ты в глаза ребят гляди! Они, внуки мои, не подведут. Только дай им, чем фашиста бить!
'Новобранцам' велели нарезать из парашютного шелка портянки, обернуть как следует ноги, и выдали автоматы:
-- Пройдете обучение -- примете присягу! Потом в отряд влилась группа диверсантов под командой старшего сержанта Вячеслава Антоновича Квитинского. Квитинский был артиллеристом, в начале войны попал в окружение, с такими же смельчаками, как сам, ушел в белорусские леса, участвовал в засадах на гитлеровцев, вступил в один из партизанских отрядов, а когда тот был разбит в бою, возглавил группу уцелевших бойцов и действовал самостоятельно.
В начале марта отряд Грабчака появился под Олевском, пустил под откос два фашистских эшелона. В отместку гитлеровцы налетели на село Юрлове, подожгли его, убили несколько жителей, а остальных собрались угонять в Германию. Крестьяне сообщили. о беде Грабчаку. Партизаны устроили засаду, часть карателей перебили, часть обратили в бегство, захваченное у врага оружие раздали освобожденным юрловчанам, посоветовали им создать собственный партизанский отряд. Крестьяне так и поступили. Юрловский отряд постепенно окреп, принимал участие в боях с гитлеровцами, совершили две диверсии.
Эхо взрывов на железных дорогах и пулеметных партизанских очередей расходилось далеко в лесу, ' Грабчаку тянулись и тянулись люди...
К моменту нашего приезда соединение состояло из пяти отдельных отрядов, организованных наподобие погранзастав, и кавалерийского эскадрона, державшего под седлом отбитых у гитлеровцев чистокровных скакунов. В отрядах и эскадроне служили и русские, и узбеки, и белорусы, и туркмены, и казахи, словом, оно оказалось многонациональным. На счету соединения было 106 пущенных под откос вражеских эшелонов, бронепоезд, немало автомашин противника с солдатней и грузами, подорванные мосты, в том числе уже упоминавшийся мост вблизи Олевска, уничтоженный с помощью торпеды.
Я вспомнил пареньков, встреченных по дороге к Перге.
-- Скажите, верно, будто вы советовали жителям Юрлова не скрывать ни численности вашего отряда, ни путей вашего отхода? -- спросил я Грабчака и его комиссара Н. М. Подкорытова.
Командир и комиссар переглянулись:
-- Да, было такое... -- весело ответил Подкорытов- Понимаете, важно было показать людям, что мы сюда пришли надолго и будем хозяевами. Мы ж себя даже не отрядом, а погранзаставой называли.
-- Тоже не случайно, -- вставил Грабчак- Народ по традиции привык пограничникам во всем помогать!
-- Точно! -- продолжил комиссар. -- Эту традицию мы и хотели воскресить! А еще -- хотели показать, что приковали врага к коммуникациям и не боимся его. Пусть идет по следу. Ему же хуже: в засаду попадет.
-- И все же вы рисковали...
' -- Ничуть, товарищ полковник! -- живо возразил Грабчак. -- Охраняя дороги да поднимая паровозы, противник не может бросить против партизан крупные силы. А мелкие подразделения уничтожать не трудно. Мы ж не сидели и не ждали, когда догонят, мы кое-какие меры предпринимали: профессионалы все-таки!
-- Значит?..
-- Значит, били немца там, где не ждал. И на мины враг нарывался, и на засады напарывался, быстро отучился наши следы вынюхивать. Но у нас претензии к штабу есть, товарищ полковник!
-- В чем?
-- Мало даете тола и мин. Приходится очень много времени и сил тратить на добывание взрывчатки. Больше, чем на использование! А между прочим, чем больше мин мы ставим и подрываем эшелонов, тем меньше у фрицев возможностей для проведения карательных операций! Они тогда дни и ночи, как псы, у железных дорог сидят, подступы к ним охраняют да завалы из вагонов и платформ растаскивают. Зато чуть
