— Контр-адмирал Старк во время этого глупого путча был в бухте Святой Ольги, — возразил барон. — Он инспектировал патрульные корабли. Я его лично видел.
— Он был там для отвода глаз, — благодушествуя с сигарой, парировал полковник. — Надо же соблюдать приличия. А здесь остались его точнейшие инструкции… Мы смотрели как бы сквозь пальцы, Моргенштерн, но все видели… Однако недолго осталось куролесить этим братцам… Если хотите, барон, я попробую объяснить вам, что у нас происходит.
Он откинулся на спинку стула и помолчал, смотря в потолок. Полковник сейчас отдыхал, проверяя свои мысли. Не часто выпадает время так вот беседовать в этом кабинете.
— Приморьем управляли три человека, — не торопясь начал он, — братья Меркуловы и генерал Вержбицкий. Все они часто путали свои интересы с государственными. В результате наш корабль не раз терпел бедствие.
— Как вас прикажете понимать, господин полковник? — насторожился Моргенштерн. — Корабль?..
— Очень просто. — Курасов взглянул на тупой баронский профиль. — У каждого правителя собственная точка зрения и своя линия действия. Но пересекались ли в одной точке линии этих господ? Они ведь должны пересекаться, не так ли, барон? Оказывается, нет, получается… э… э… ложный треугольник, и весьма, весьма большой.
Старший лейтенант навострил уши при этом сравнении. Ложный треугольник, пеленг… Курасов говорил о вещах, знакомых моряку чуть ли не с детства. Он даже удивился, откуда сухопутному полковнику известны эти тонкости.
— Что влияет на точность при пеленговании, — бесстрастно продолжал Курасов, — это вы знаете лучше меня. Главное, кажется, ошибка в поправке компаса. Ну, и государственный корабль, место которого определено неточно, каждую минуту может оказаться на рифах.
Барон рассмеялся. Ему очень понравились эти рассуждения. Три правителя, у каждого свой компас, и все показывают по-разному. Моргенштерн представил определение места корабля по способу полковника Курасова: верхний мостик большого корабля, на мостике братья Меркуловы и генерал Вержбицкий. Они смотрят каждый на свой компас и отдают команды, после которых корабль швыряет то туда, то сюда…
— Сейчас не время заниматься настройкой их компасов, — зло сказал Курасов. — Наш корабль уже почти на рифах. Теперь нужна диктатура, твердая власть. Положение такое: или большевики, или «Боже, царя храни» с помощью каппелевцев.
— Разве каппелевцы монархисты? — удивился старлейт. — Ходят слухи, что вашу армию больше устраивает демократическое правительство
— Ер-рунда-с! Пускай говорят, пускай верхняя одежда у кого-то с розоватым оттенком… Может быть, не знаю. Но подштанники, смею вас уверить, на всех совершенно белые!
Курасов прекрасно понимал, что офицерский корпус и солдаты не могут властвовать без поддержки местных сил. Такой силой была дальневосточная буржуазия, и она отказалась ставить на братьев Меркуловых, то есть помогала военным. Слишком нагло японский капитал старался оттолкнуть, выпихнуть из Приморья национальный русский капитал. Слишком безоговорочно поддерживали японцев Меркуловы. Торгово-промышленная палата зорко следила за всеми событиями. Местные воротилы согласились на кандидатуру генерала Дитерихса. Не обошлось без советов американского консула мистера Макгауна. Думая об этом, полковник усмехнулся. Пожалуй, американцы не дадут японцам бесконтрольно, то есть без них, хозяйничать на русском Дальнем Востоке. Да и Дитерихс вряд ли вытянет… Впрочем, в эти свои соображения Курасов не считал нужным посвящать морского офицера.
— Газеты пишут, — сказал моряк, — о каком-то земском соборе, чтобы выбрать нового правителя. Кому и зачем нужна эта канитель?
— Генерал Дитерихс слишком монархичен, пожалуй, больше, чем был сам царь. Он хочет служить молебен по всем правилам.
Черный с золотым ободком телефон опять слабо заверещал, будто через силу.
— Хорошо… Вы настоящий Шерлок Холмс, Соломаха. — На этот раз Курасов был более разговорчив. — Продолжайте поиски, возьмите еще людей. Гм… Подтверждаются наши предположения? Вы так думаете?
Полковник дал отбой, расправил закрутившийся шелковый шнур. Заметив любопытный взгляд моряка, он сказал:
— Час назад на рельсах найден изуродованный труп. Врачи говорят, что смерть наступила раньше, чем колеса разорвали тело… Обнаружены три пулевые раны, одна — в сердце. Стреляли из нагана, почти в упор. В кармане пиджака этого человека нашли пропуск аянского коменданта на имя Ивана Белова. — Курасов положил сигару. — Вот так, дорогой барон, теперь я утверждаю, что Иван Белов состоял в партизанской шайке, укравшей соболиные меха.
— Но кто же его бросил под поезд? — вырвалось у Моргенштерна.
Полковник развел руками.
— Сожалею, но мне пока неизвестно. Надеюсь, что именно вам удастся разъяснить многие подробности. Кстати, как команда на «Сибиряке» — там нет каких-нибудь розовых?
— Таких нет. Половина команды черноморцы. Пришли со мной на «Франце Фердинанде», люди абсолютно надежные. Но остальные… — барон скорчил гримасу, — гм… распустились. Есть подозрения, но пока ухватиться не за что. На флоте, господин полковник, мы поддерживаем добрые старые порядки. В вашем вкусе, — добавил он, усмехнувшись. — На вечерней перекличке команда поет «Боже, царя храни». Ну, и священники оставлены на всех кораблях.
— Я рекомендую твердой рукой очистить сторожевик. — Лицо полковника снова стало строгим, глаза злыми. — Если у подозрений недостает фактов, направляйте таких людей с пакетом на мое имя. Факты найдутся. Однако, барон, — полковник посмотрел на часы, — в четыре у меня деловое свидание. Не смею вас больше задерживать.
Офицеры раскланялись.
Проводив старшего лейтенанта, Курасов захлопнул кабинет на замок и переоделся. На улицу он вышел в превосходном сером штатском костюме и шляпе, с плащом на руке.
Глава вторая. ТОВАРИЩ АНДРЕЙ, УПОЛНОМОЧЕННЫЙ ПАРТИЙНОГО ЦЕНТРА
Утро было хорошее. Вдали, в голубоватой дымке, виднелся покрытый лесом разлапистый Русский остров, закрывающий от моря бухту Золотой Рог. В небе плыли легкие облака. В бухте почти безветренно. Изредка на лазоревой поверхности сверкал пенистый барашек… В пролив Босфор медленно вползал зелено-белый пароход с длинной, как макаронина, трубой; над ней поднимался черный дым; он догонял жемчужные облака и лениво уплывал вместе с ними куда-то в сторону моря.
От острова шла шампунька. Она медленно приближалась. Китаец-лодочник, стоя на корме, без устали поворачивал весло то вправо, то влево. Он мурлыкал себе под нос что-то очень протяжное, монотонное. Весло однообразно поскрипывало в уключине. Под плоским носом журчала вода. Парус на бамбуковой мачте слегка шевелился от чуть заметного дыхания ветерка.
Шампунька проскользнула возле огромного серого корпуса японского крейсера с золоченой хризантемой на форштевне и направилась к Эгершельду. Теперь стал виден и пассажир в синей робе и серой кепке, полулежавший в лодке. Он задумался и не замечал резких вскрикиваний чаек, кидавшихся на остатки пищи, выброшенные с борта крейсера. Пассажир Василий Петрович Руденко был плотный человек средних лет и среднего роста. Правая его бровь была приподнята и рассечена шрамом. От безделья мысли в голове Руденко густо наползали одна на другую. Он вспомнил свою нелегкую жизнь.
«Скоро пять лет, как отгремела Октябрьская революция. По всей России рабочий и крестьянин крепко взяли власть в свои руки, а наша доля — по-прежнему хоронись в лесах и сопках. В Приморье полно белогвардейцев: и оружием грозят, и кусают больно. Генералов — пруд пруди… Русский народ державу свою строит, а у нас правители, будь им неладно, торгуют народом. А что сделаешь? Сила солому ломит. Народу-то в Приморье не густо, в газетах писали — полмиллиона едва наберется. А Москва далеко.
