Уилл учтиво склонил голову.
– Рад, что сумел тебе помочь. Но все это очень скоро появится в печати.
«Чего мы ждем? Детям остается учиться всего несколько недель. Поехали сейчас».
– Арни… – пробормотала Гиацинта. – Я ничего не могу понять. Он проявлял такую доброту ко всем нам.
– Расскажи это страховой компании, – мрачно отозвался Уилл. – Тому человеку, который погиб при пожаре…
– Что? – вскрикнула Гиацинта. – При каком пожаре?
– При пожаре его клиники.
–
– Именно так. Ему пришлось признаться. Я узнал об этом утром. И теперь Арни не отпереться от техасского дела и от истории с лошадью.
Острая боль пронзила Гиацинту.
– Мои дети! – закричала она. – Их забрали у меня! А теперь… теперь я верну их!
– В чем дело? О чем ты говоришь?
– Какой груз спал с моих плеч! Эмма и Джерри… И я вовсе не виновна, не было оброненной по небрежности сигареты… Я ни в чем не виновата!.. Я все могу объяснить всем, и в первую очередь Францине, бедной Францине, которая так страдала…
Уилл внимательно смотрел на Гиацинту, и она вдруг поняла, что его холодная учтивость – всего лишь защитная броня. Обхватив голову руками, Гиа разрыдалась.
Уилл опустился перед ней на колени.
– В чем дело? Ради Бога, скажи мне! – Он приподнял ее подбородок.
– По-понимаешь, они д-думали, что это сделала я… Что я подожгла офис, ревнуя к той женщине, с которой Джеральд… Он нашел мои вещи на газоне… Несчастный пожарный погиб… Значит, было совершено убийство… поджог… уголовное преступление, и я…
– Они считали, что это сделала ты?
– Да, и Джеральд сказал…
Уилл обнял Гиацинту, и она, положив голову ему на плечо, сквозь слезы поведала свою историю.
– Погоди, – прошептал Уилл, целуя ее в макушку. – Кто посмел обвинить тебя? Кто?
– Джеральд. Я говорила тебе…
– Его нужно четвертовать! Да он что, не в своем уме?
– Нет. Он действительно считает, что это сделала я.
– Боже милостивый, да почему ты не рассказала мне раньше? Неужели ты мне не доверяла? Почему?
– Я слишком боялась и жила под гнетом страха. Мне говорили, что есть мотив и, значит, я совершила это. У меня не было возможности защитить себя. Каждый час и каждый день я думала о детях. А во мне гнездился страх. Я боялась говорить об этом. Ты ведь видишь, что раскрываются дела даже двадцатипятилетней давности!
– Не рассказать мне! Мне! Ты ведь знала, что я люблю тебя. Я бы сделал что-нибудь…
– Я хотела жить с тобой, Уилл. Но ты стремился к браку. Разве я могла подставить тебя? Если бы мне вдруг предъявили обвинения и осудили… Тебя ждет блестящая карьера. А так бы все рухнуло.
– Да при чем тут карьера? Неужели ты думаешь, что это остановило бы меня?
– То есть для тебя это не имело бы значения? Уилл, будь откровенен со мной.
– Я всегда был с тобой откровенен, даже насчет твоих незрелых картин сказал правду. Да, я был бы очень обеспокоен твоей судьбой. Но это не остановило бы меня, я все равно женился бы на тебе. Ты была и осталась для меня тем совершенством, которое человек надеется отыскать в этом мире.
Совершенство. Гиацинте показалось, будто их сердца забились в унисон.
– Ты когда-нибудь думал обо мне?
– Да, с грустью, как думаю о том, кто навсегда уехал или умер.
– Я никуда не уезжала, но часто мне хотелось умереть.
– И все же ты пришла ко мне, когда тебе понадобилась помощь.
– Уверена, если бы открылось что-то, связанное со мной, ты не причинил бы мне вреда.
– Мне не нравился Арни, я говорил тебе об этом. В тот единственный раз, когда я ехал с ним от тебя в такси, мне показалось, что за его дружеской улыбкой скрывается что-то дурное. И дело не в ревности, хотя, признаюсь, было и это. Просто он мне не нравился.
– Ты не знаешь его, Уилл. Арни был и есть добрейшая душа на свете, и я не понимаю, как он мог сделать это.
– Противоречия. Они есть у всех. Только у него они доведены до крайности.
– Мне жаль Арни… Конечно, я осуждаю его за то, что он заставил меня так страдать.