«Прошедшие». Не Йахим, не Элизабет, не Илзе, не Марио.
– Откуда они приезжают?
– Отовсюду. Их согнали в Польшу в лагеря со всей Европы – Германии, Италии, Греции, отовсюду.
– Кто выжил?
– Немногие счастливчики, если их так можно назвать. Несколько молодых людей, которые были рабами на рудниках и умудрились выжить. Несколько инженеров и врачей, которых как-то использовали. Не много.
– Помнишь доктора, о котором я тебе рассказывал… Женщина в Италии с сыном?
– Того, что ты освободил?
– Интересно, может быть, она осталась жива. Хенни всплеснула руками – ее характерный жест.
– Все возможно, Поль, но маловероятно. Напиши мне ее имя, и в понедельник я поищу.
В понедельник к концу долгого дня, в течение которого Поль занимался своими банковскими делами, позвонила Хенни. От волнения ей не хватало воздуха:
– Поль! Я просмотрела все папки и в конце концов наткнулась на списки расселения за пределами Нью- Йорка и, Господи, нашла ее! То же имя. Из Италии попала в Освенцим. Это, должно быть, твоя Илзе!
Он был потрясен:
– Она здесь? В Соединенных Штатах?
– Да. Она здесь уже год. Сначала ее послали в Миннеаполис для переобучения, а сейчас она опять в Нью-Йорке.
– А Марио?
– О нем ничего нет.
– У тебя есть адрес?
– И телефон. Она работает в клинике.
Он бросил трубку, забыв даже поблагодарить Хенни. Отложив лежавшие перед ним документы, он подумал о случайности, непредсказуемости всего. Миллионы, шесть миллионов мертвы, а Илзе жива. И он подумал, вспомнив их несколько пролетевших дней, ветер в горных лесах, глиняную печку в углу, что в других обстоятельствах, не родись они на разных континентах, Илзе, возможно, стала бы единственной для него. Кто мог сказать? Все непредсказуемо, случайно…
И он поднял трубку. Тот же ужас, который владел им перед встречей с Ли несколько дней назад, снова охватил его. Вернуться назад, в потерянное время…
Пауза наступила после того, как он назвал себя.
– О! – сказала она, – я думала, что ты умер.
– Почему, что дало тебе повод…
– Потому что, когда я приехала в прошлом году, я позвонила в твой офис и мне сказали, что ты ушел на войну и не вернулся домой, так что я поняла…
– Нет, нет. Я оставался там потому что, ну, потому что думал, что могу быть полезным, и не чувствовал себя готовым вернуться домой. Но давай лучше говорить о тебе.
– С чего начать? Когда я вышла из лагеря, там был комитет. Нас отмыли, вывели вшей и одели. А потом помогли с документами, так что подошла моя очередь в квоте. После стольких лет, таких страшных лет подошел мой номер.
Поль все-таки спросил:
– А Марио?
– Умер. Нас разделили в поезде. Я больше не видела его.
Обыденность ее слов была ужаснее, чем поток слез. В ушах Поля звенело: «Марио умер. Умер. Умер».
– О, – произнес он, – мне хочется увидеть тебя, Илзе. Когда я могу это сделать? Где?
– Завтра я кончаю рано. Приходи, выпьем кофе. Я живу в Вашингтон-хейтс.
Он почувствовал грусть и гнев одновременно.
– Я буду. В четыре часа.
На нижних этажах были магазины, прачечная, парикмахерская, мясная лавка и портняжная мастерская, наверху располагались квартиры. Поль поднялся по темной лестнице и позвонил. Она, должно быть, ждала его, потому что дверь открылась сразу.
– Вот и ты. Это действительно ты, – говорила она и обнимала его.
Он прижал ее, успокаивая, гладя по волосам. Когда она отступила, в ее глазах были слезы.
– Ты единственное человеческое существо, оставшееся от прежнего мира! Единственное!
– Больше никого из Европы? Здесь в округе так много из беженцев!
– Но никого из знакомых. Так что, видишь, это было настоящее чудо… – Она вытерла глаза. – Но хватит об этом. Есть кофе, и вчера я испекла струдель. Садись. Я буду через минуту.
Пока она суетилась в кухоньке, он огляделся. В комнате было мало мебели, и то явно подержанная; на
