доверху нашпигованной проблемами строительной организации.
Перед глазами вдруг всплыла чуть смущенная улыбка Анечки Бергельман.
«А как же я? Я разве тебе не нужна?»
Под ложечкой на секунду перехватило так, что я до боли закусил губу, и с большим трудом сдержал едва не выступившие слезы.
Я тряхнул головой, отгоняя наваждение, стиснул зубы, и злобно повернул ключ зажигания. На заднем сиденье лежал портфель с образцами и каталогами. Я грустно улыбнулся, и взглянул на часы. Времени до конца дня оставалось еще достаточно. Я вынул мобильный, набрал номер, и с минуту поговорил. После чего нажал на газ, развернулся, и быстро двинулся в район Старого Арбата. На Знаменку.
XXVII
Генерал Кошелев стоял у окна, и при дневном свете разглядывал гильошированный циферблат новейшего шедевра фабрики «Патек Филипп». В нижней части циферблата завораживающе двигались детали турбийона – сложнейшего девайса, как правило ручной работы, намного удорожающего и без того недешёвый механизм. Я сидел на стуле, закинув ногу на ногу, и молча курил. На массивном генеральском столе были выстроены в ряд другие образцы, один другого лучше. Кошелев ещё немного постоял у окна, подумал, потом сел в свое кресло, решительно отодвинул понравившиеся игрушки в сторону, и вздохнул.
– Жаль, конечно, но принять такого подарка я не имею возможности. Понимаешь, Роман, я вряд ли чем-нибудь смогу помочь твоему товарищу. Поверь, я испытывал к нему самые тёплые чувства. Иначе никогда не предложил бы ему сотрудничество. Но проблема даже не в том, что он подставил меня, не выполнив важные условия нашего соглашения. А в том, что он не сумел договориться там с местными ребятами, и в результате вокруг объекта образовалась какая-то нездоровая шумиха с трупами. А объект напрямую курирует мой племянник. И если он ещё как-то смог бы списать те суммы, которые ушли на счета твоего товарища, то объяснить руководству, как на губернаторском объекте оказалась контора с филькиными грамотами вместо учредительных документов, он не сможет никогда. Если вдруг это попадёт в какую-нибудь газетенку, даже самую запаршивую, то ты даже не представляешь, какие будут последствия для всех. Включая и меня. Как ты думаешь, мне это нужно?
– Но ведь там полно и других таких же контор, Иван Палыч! И тоже без документов.
– Это мне и без тебя известно, – отмахнулся Кошелев. – Но почему-то вокруг них нет такого ажиотажа с бандитами, ментами и покойниками.
– Но ведь бандиты эти откуда-то знают все подробности договоров, и прочих ваших с ним дел, Иван Палыч, – я испытующе взглянул на генерала. – Более того, они знают это в мельчайших подробностях! Вплоть до точных сумм, которые Алиев должен был передавать лично вам. Как вы думаете, кто мог им об этом рассказать?
– Я не хочу об этом даже и говорить, Роман. У меня нет никаких предположений. Твой товарищ, прости за резкость – материал отработанный. Это уже не обсуждается. Он ухитрился задолжать в том районе абсолютно всем, вплоть до участкового. Где он возьмет такие деньги? Эти долги ведь никто ему не спишет, его всё равно достанут, те или другие, неважно, но рано или поздно достанут всё равно. И я просто не намерен ставить всё на карту ради мальчишки, который не смог элементарно навести порядок на своем объекте. Для меня это, если угодно, не те деньги, ради которых стоило бы так рисковать. Поэтому, если хочешь, – свернул с разговора Кошелев, – твои часы я могу у тебя купить. Они мне понравились. Но в подарок не возьму. Извини.
Пока он разглагольствовал, я с трудом сдерживался, чтоб не вскочить, не схватить генерала за волосы, и не ударить его головой прямо о массивную дубовую столешницу. Я давно уже понял: старый козёл связан с этими бандитами напрямую. Именно он сливал им всю информацию. Выгода отчетливо просматривалась: отмыть с этих сраных объектов как можно больше бабла. Что ему эти тридцать процентов отката, когда можно забрать почти всё? Вполне нормальный ход: и объект возвести, и денег за это заплатить самую малость. Что ему Алиев-то? Но, подослав к нему бандитов, он немного прокололся – до смерти они его не добили. Поэтому Кошелев вполне объяснимо нервничал.
Но чудовищным усилием воли самообладание, тем не менее, я сохранил. С сочувствием на лице, я пробубнил: «Ну, да ладно, Иван Палыч, в принципе, это не моё дело, сам разберётся», и широко улыбнувшись, под понимающий взгляд генерала достал свой каталог. Чтобы выступить так, как я не выступал ещё никогда в жизни.
XXVIII
Через полчаса я вышел на улицу, помахивая пустым портфелем. Десять великолепных образчиков китайской промышленности обошлись генералу в сорок тысяч долларов наличными. Со всеми скидками, разумеется. Остававшиеся четыре, над которыми он слишком долго раздумывал, я просто оставил ему в подарок. Не выкидывать же: жалко, такие красивые и качественные; но мне они были уже без надобности: возвращаться к этому роду деятельности я больше не собирался. Журналы же и каталоги я кучей свалил в урну прямо у генеральского кабинета. Отныне в моем портфеле должно быть достаточно места совсем для других бумаг.
Звонок Кравчуку не принёс хороших новостей. На генеральском объекте в Подмосковье уже работали другие люди. И выдворить их оттуда не представлялось реальным. Так что с одной стороны двадцать пять тысяч за труп ментам можно не заносить, а с другой… С другой, на Алиева действительно ложились чудовищные долги. Я заехал в Склиф, и снова переговорил с врачом. Состояние Евгения немного улучшилось, но каких-то серьезных подвижек ждать ещё очень долго, и дергать его сейчас, разумеется, невозможно. Зато у палаты дежурил какой-то крепкий юноша, видимо, из конторы Булатова, и это немного успокаивало.
Понимая, что сейчас ничего не выяснишь, и тем более не сделаешь, я решил не распыляться, и целиком переключиться на булатовский объект. Кравчук обещал, что завтра с раннего утра пришлёт помощника прямо на объект, и я отправился домой, чтоб хорошенько выспаться – день выдался не самый легкий. Но на полдороги, нащупывая в подлокотнике зажигалку, я обнаружил ключи от Ольгиной квартиры. А почему бы не порадовать девушку визитом? Я заставил себя развернуться в сторону Кутузовского.
Ольга долго охала над моей физиономией, и порывалась позвонить Вадиму, чтобы сообщить, какой он козёл. Рассказала, что сам он не появляется, и даже не звонит. Но зато его охранники ежедневно доставляют в офис огромный букет цветов. Коллеги завидуют.
На ситуацию с Алиевым она отреагировала весьма прохладно. Из всего этого она сделала только один вывод: теперь у меня будет мало времени, а она и без того редко меня видит. На то, что в реанимации лежит мой друг, она даже не обратила внимание.
– Какую ты хочешь свадьбу, Ром? – щебетала Ольга за ужином. – Родственники, лимузины, куклы на капоте? Свадебное плааааатье!
– Нет, Оль, не хочу. Мне непонятен этот традиционализм. Почему я должен терпеть на собственной свадьбе какого-то бухого дядю из Саратова… Кстати, у тебя есть дядя в Саратове?
– Нет, – улыбалась Ольга. – В Рузаевке есть. Дядя Вова, мамин троюродный брат. Она его очень любит.
– Ну, вот и представь себе, сидит твой дядя Вова из Рузаевки за свадебным столом, нажрался самогона…
– У нас на свадьбе будет самогон?!
– Не будет. Но все эти дяди Вовы как-то находят его сами. Может, с собой привозят? Итак, сидит дядя Вова, бухой в дрова, морда в винегрете, и перекошенным ртом хрипит: «Горррька!»… А на воротник слюни стекают. Тьфу, блядь, мерзость!
– Бррр, – Ольга передернула плечами. – Чего вот ты выдумываешь? Дядя Вова вполне приличный человек. Агроном, между прочим. А жена его, тетя Марина…
– Оленька, а может не надо свадьбы? – взмолился я. – Меня вот ей-Богу, воротит от всего этого натурально. Сходим в ЗАГС да распишемся спокойно. А потом я закончу с делами, и уедем куда-нибудь на месяц-другой.
– Да нет, Ром, – серьезно ответила она. – Свадьба обязательно должна быть. Это очень важное событие в жизни. Во всяком случае, в моей. Да и мама моя, если мы не устроим торжество, обидится на тебя до конца жизни.
