Обговаривали программу экстремального отдыха. Планировались, в частности: алкогольный взрыв местного масштаба; океаническая рыбалка, вплоть до боевого контакта с акулами; прекрасная дружба с юными вахинами; наконец, вылазка в одну знаменитую деревню, где, по слухам, продуцируют и собирают черный жемчуг, буквально как урожай гороха…
К сожалению, в тот день я очень неудачно оступился, подвернул ступню и сошел с отдыхательной дистанции — точнее, попал на скамейку запасных. На меня сразу накинулись с медицинскими предложениями, настолько радикальными, будто я сломал обе ноги и шею. Но у меня уже случалась похожая травма с растяжением связок, и я знал, что в любом случае придется неделю-полторы болезненно хромать, а значит, дальние вылазки исключены.
Ночью мне снился вид сверху на незнакомый синий архипелаг, опутанный сеткой авиарейсов, приснилась островитянка, похожая на пуму, с мягкими крупными ступнями, и уже под утро — мокрые глаза и безнадежный взгляд моей ревнивой подруги, которая так не хотела отпускать меня в эту поездку.
Завтрак мне доставили в комнату. Когда, стараясь наступать на пятку, я приковылял к бассейну, там уже вовсю загорали и вели деловые беседы. Нахимов напирал, воодушевленный какой-то коммерческой идеей. Безукладников поддакивал с рассеянным любопытством. Если я правильно понял, речь шла о беспроигрышной игре на фондовом рынке или на бирже.
— С какой вероятностью мы можем угадывать котировки акций? — уточнял Нахимов.
— Со стопроцентной, — улыбался Безукладников.
Я улегся в шезлонг, закрыл глаза и стал разглядывать небо сквозь веки.
Ламерчук ненавязчиво гнул свою техническую линию. Ему возражали: сегодняшние возможности «железа» таковы, что у людей пока еще просто нет таких задач, для которых это «железо» пригодилось бы. Возможности растут быстрее потребностей… Они вдруг осеклись на полуслове — и смолкли.
Я открыл глаза и увидел женщину, идущую вдоль бассейна к свободному шезлонгу. Очень худая, высокая и широкобедрая, в пронизанном солнцем бикини телесного цвета, она казалась совсем голой. Вся, от нереально блестящих, платиновых волос до цепочки на левой лодыжке, она выглядела существом не из человеческого мира, а из тех гламурных заповедников, где бесстрастно дефилируют либо возлегают перед камерами супермодели с ногами и шеями нескончаемой долготы, лоснящимися бюстами и впалыми атласными животами. Ими можно любоваться, но влюбиться — вряд ли.
Вот так она прошла мимо нас и легла на спину, с легчайшей непринужденностью раскинув гладкие бедра. Это дефиле и последующий аттракцион явно рассчитаны были на зрителя — чтобы не видеть, нам пришлось бы нарочно отворачиваться, настолько близко она лежала. Очень плавно, очень демонстративно она поднесла к низу живота узкую правую кисть с темно-вишневыми ногтями, средним пальцем оттянула в сторону эластичную полоску стрингов, как бы их поправляя и заодно давая узреть розовый разрез на холеном, без единого волоса, сливочном исподе.
Смущенные зрители обменялись продолговатыми гримасами.
Безукладников улыбался почти по-идиотски.
Мы не увидели новую гостью в обед. Но, когда мы ужинали, она уже сидела за нашим столом — широким жестом пригласил Нахимов, охотно игравший роль тамады.
Ее звали Рената Бьюкенен. По виду ей можно было дать и двадцать пять лет, и сорок.
В черном вечернем платье, при свете матовых ламп она была уже не гламурной куклой, а породистой дамой своеобразной красоты, которую не портили резковатые черты лица и высокие твердые скулы.
Она говорила низким голосом, на очень внятном английском. Впрочем, почти не говорила, а неотрывно смотрела только на одного человека — остальные для нее словно не существовали. Этим человеком был Безукладников.
Даже слепой заметил бы: в первый же вечер между этими двумя возникло такое сильное магнитное поле, что никому третьему туда лучше было не соваться.
Нас было за столом пятеро, но они — Безукладников и Рената — уже были вдвоем. Мы нахлебались вкусного вина и болтали громче обычного, как это случается у выпивших. Нахимов и Леня пытались перейти на английский, ужасно коверкали слова и хохотали сами над собой. И тем отчетливее в общем гаме слышались обрывки фраз, произносимых втихую двумя влюбленными заговорщиками. «Really?» — беззвучно ахал Безукладников, радостно тараща глаза. «Sure», — шепотом выдыхала Рената, наоборот, опуская веки и вздрагивая уголками рта. Короче говоря, отъявленные голубки.
Снова зашел разговор об океанской рыбалке, который неожиданно подхватила новенькая — ей тоже захотелось. Я помалкивал, не желая обременять компанию своей временной инвалидностью. Но тут заупрямился Безукладников. Его стыдили: «Ты же еще вчера собирался!» «Я передумал».
Рената, невозмутимая до этой минуты, сама взялась его уламывать. Он лишь извинялся и отнекивался.
С ужина они ушли вдвоем, причем Безукладников, который почти не пил, выглядел пьянее всех. Но приблизительно через полчаса он постучался ко мне в комнату и позвал сходить «глянуть на Южный Крест».
Не помню точно, следующим утром или послезавтра Безукладников на моих глазах заглатывал горячий кофе с такой скоростью, будто опаздывал на работу. Когда я полюбопытствовал о причине спешки, он ответил более чем странно: «Я обещал Ренате, что помогу ей надеть чулки», — и оставил меня наедине с риторическим вопросом: какие, к черту, чулки в такое жаркое, тропическое утро? Ну пусть, даже если чулки, она что — поручает Безукладникову роль камеристки?
Если называть вещи своими именами, было ясно как божий день: моего приятеля соблазняют грубейшим образом, и он идет навстречу с наивной готовностью подростка. Еще более определенно высказался на этот счет Нахимов, разливая по бокалам третью бутылку кьянти, в тот момент, когда Рената опустила на пол узкую ступню, пригретую на безукладниковских коленях, нащупала ногой босоножку и, пошатываясь, отлучилась в дамскую комнату.
Мы сидели на террасе под открытым небом, почти уже ночным. Вино пахло не то фиалкой, не то ирисом.
— Не хочу никого обидеть, — сказал Нахимов, — но, по-моему, это ловушка.
Безукладников отвечал в духе токующего тетерева:
— Допустим, ловушка. Зато какая…
Она вернулась из туалета, просто нереально красивая, села рядом с Безукладниковым и предложила ему одновременно вино и пальцы для поцелуя, прислонив к его губам вместе с бокалом.
У меня было ощущение, будто я уже видел эту сцену.
Теперь я вынужден упомянуть одну подробность, которая до сих пор вызывает у меня тихое бешенство.
Еще до того дня, когда они объявили нам о своей помолвке и Безукладников, смущаясь, вручил невесте кулек средних размеров с черным жемчугом, я случайно подслушал телефонный разговор. Двор отеля опустел: Нахимов и Леня, наняв проводника, отправились на подвиги, Безукладников появлялся только к вечеру. Я выгуливал травмированную ногу на дорожках среди зарослей, рискуя нарваться на немецкую пару, которая завела моду
