На этот раз Дон осмелился засмеяться. Прошло уже пять минут. Уолтер, заметив администратора, отделился от кружка соседей и пошел ему навстречу — спокойный, с расстегнутым воротом одетой поверх клетчатого пуловера рубашки, преисполненный той добродушной властности, которую он, несомненно, получил не только всеобщим голосованием, но и унаследовал от бабки, супруги Беретти милостью бога: в 1890 году, когда все молодые люди погибли на море, господь снабдил остров шефом, а девушек — мужьями, разбив пароход «Италия» у мыса Стони.
— Как поживаете? — осведомился Уолтер. — Вы тоже слушаете этот гвалт…
Привыкнувший к этому «How you is» — принятому на острове варианту его «How do you do?» (здесь на него неизменно отвечают «I'm fine»), Дон не дал Уолтеру пуститься в разглагольствования. Диалект Тристана, начиненный словечками старых кокни, засоренный словами-паразитами, который все глаголы спрягал в настоящем времени, обходился без звука «h» и словно продраивал английские слова рашпилем так же, как сам остров драят ветра, пока еще давался ему с трудом.
— Звоните, — сказал он, даже не ответив на приветствие Уолтера. — Надо созвать Совет.
— Я вам хотел предложить то же самое, — сказал Уолтер.
— А я пока, — продолжал администратор, — сообщу обо всем по радио в Кейптаун и запрошу мнение специалистов. Здесь у нас любой, даже слабый, подземный толчок требует внимания.
Уолтер ответил не сразу. Прикрывая козырьком фуражки пламя зажигалки, он задумчиво разжигал свою трубку с медным кольцом. Слова «подземный толчок» явно встревожили его. Разве остров не был островом, даром господним, пристанищем, что уже полтораста лет надежно служит преданным ему людям, крепко держащимся на его скалистых склонах, не слушая советов временно назначаемых администраторов и священников, давнишних сторонников эвакуации и переезда в Кейптаун? «Подземный толчок…» Может быть, это и так. Ну и что ж из того? Уолтер, даже в горе неспособный утратить добродушного вида, поднял голову и выпустил колечко дыма.
— Ведь это не в первый раз, — пробормотал он. — Еще от бабки я слышал: «Море прыгает, малыш! Так уж оно устроено. И с землей это бывает. С тех пор как я хожу по ней, она уже два раза двигалась на нас со стороны Пигбайта».
— Лишний повод для нас поостеречься, — возразил Дон. — Я бегу на радиостанцию.
Уолтер, улыбаясь, смотрел ему вслед. Потом он зашел к себе за молотом и, чтобы созвать Совет, изо всех сил стал бить в заданном ритме по гильзе снаряда крупного калибра, подвешенной за гвоздь к вбитой прямо в скалу раме, многие годы служившей общине полугонгом, полуколоколом, звоня в который чтили память умерших, отмечали праздники, созывали членов Совета, сообщали о прибытии парохода, отъезде на рыбную ловлю, возвещали церковную службу, били в набат.
Хью несся от самого Уэст-парка, где, несмотря на лето, туман печально окутывал памятник погибшим героям Саутхемптона, украшенный гербом с тремя розами графства Хэмпшир. Перескакивая через три ступеньки, он взлетел по лестнице и наконец-то попал в комнату редакции, заполненную склоненными над столами головами. Взгляд на часы нисколько его не ободрил.
— Как видишь, они стоят! — сказал Хэклетт, выглядевший более толстым и потным, чем обычно.
— Знал бы ты, что со мной стряслось! — пробормотал Хью.
Как ему объяснить, что, ослепленный гневом, он сел вместо «красного» автобуса в «зеленый» и, заметив, что тот идет в графство, выпрыгнул на ходу, но со всего размаха врезался в какого-то крепыша, чьи белые манжеты, фуражка с желтым околышем и погоны могли принадлежать только контролеру автобусной компании, распираемому сознанием собственной значительности и обладающему книжкой с отрывными штрафными талонами.
— Ладно! — сказал патрон, пораженный растерянностью Хью. — Что он там еще натворил, твой отпрыск?
— Натворил? Клянусь тебе, Филипп, он ничего не натворил! Просто я застал его в сарае с нашей молодой соседкой. И знаешь, что он мне заявил? «Только, пожалуйста, без морали! Это естественная потребность…» А знаешь, что сказала она? «И вы тут, мистер Фокс…» Она смотрела на меня как на чудовище, пришедшее подглядывать, чем она тут занимается…
— Овацию, господа, в честь английской молодежи! — вскричал патрон, ободряюще подмигнув полудюжине своих борзописцев.
Бедняга Хью, худой и длинный, с голубизной невинных глаз и с душой той же расцветки! Четырнадцать ладоней, отложив шариковые ручки, захлопали. Хью притворился, что оценил юмор патрона, и обернулся повесить зонтик. Скромный провинциальный журналист не может позволить себе рассердиться. А Хэклетт уже снова уткнулся в телеграммы.
— Тристан, Тристан… — бормотал он, — может, займешься им?
— …И Изольдой! Нет уж, уволь! Если у них какие-то неприятности с любовным напитком, пусть сами расхлебывают это с корнуоллским королем!
— Ну ладно, пошутили, и хватит, — перебил его толстяк Филипп. — Я говорю о Тристан-да-Кунье, это наш остров, на котором землетрясение. Ближайший пункт, откуда может прийти помощь, в двух тысячах миль. Кроме всего прочего, над островом шефствует Саутхемптон. И Тристан очень дорог Обществу распространения веры, а значит, набожным душам. Сегодня, правда, там поутихло. Заголовок — на первой, заметка в сто строк — на четвертой полосе.
— Но чем их забить? — спросил Хью, не в восторге от этого предложения.
Патрон прищурил глаза, как будто это помогало ему зондировать свою удивительную память.
— Есть досье о Тристане. Могу даже сказать тебе, что в одной вырезке говорится о лангустах.
Досье действительно было. Даже весьма богатое; оно исправно пополнялось благодаря ножницам референта редакции Глории Трамби. Но по чистоте папки из розового картона сразу угадывалось, что в нее заглядывали нечасто. Десятка три статей и заметок из «Сазерн пост», «Тайме», «Обсервер», «Джеогрэфикал мэгэзин», справка (распространена по случаю выпуска памятной почтовой марки) свидетельствовали об интересе к острову специалистов, имеющих мало сведений о его современном состоянии. Библиографическая карточка отсылала к «Земле Бурь» Глоу, к «Острову Отчаяния» Брандта и еще нескольким сочинениям с такими же «ободряющими» названиями; три из них были написаны бывшими священниками Тристана. Хью наугад взял какую-то вырезку и сразу же окунулся в суть дела.
«Тристан, расположенный в самом центре зоны ураганов, так называемых „крепких ветров“ с Запада, свирепствующих в этом седом море, где водятся ка— сатки и акулы, кажется, прочно держит рекорд по кораблекрушениям; у его берегов разбились: в 1817 году „Джулия“, в 1835 — „Эмили“, в 1856 — „Джозеф Соме“, в 1868 — „Ральф Аберкромби“, в 1879 — „Мэйбл Кларк“, в 1880 — „Эдвард Виктори“, в 1882 — „Генри Поул“, в 1890 — „Италия“, в 1893 — „Аллан Шоу“, в 1898 — „Глен Хантли“ и, весьма вероятно, „Копенгаген“ в 1928 году… не считая принадлежащего острову корабля, на котором в 1885 году погибла большая часть мужчин колонии. Что тут еще прибавить? Ведь мы перечислили только самые известные катастрофы. Примечательный факт: из семи распространенных на острове фамилий пять принадлежат потерпевшим крушение, шестая — побывавшему на острове моряку и лишь одна — местного происхождения. Следует добавить, что хижины островитян долгое время выдерживают бури и еще сегодня на их постройку идут остатки разбитых кораблей…»
Другая заметка лишь усугубила эту мрачную картину:
«Тристан, называемый также иногда островом Отчаяния, представляет собой всего-навсего потухший вулкан, который стоит на заросших травой полях лавы, где обилие маленьких кратеров доказывает, что вулканическая активность еще долго будет давать о себе знать».
— Хорошенькое местечко! — проворчал Хью, обращаясь к архивисту Джо Смиту. — Какой чудак мог выбрать этот «рай»?
— Какой-то шотландец! — бросил в ответ Джо Смит, пока Хью читал справку об этом чудаке.
«Уильям Глэд, капрал артиллерии, — уточнял этот документ, — в 1816 году доставленный на остров адмиралтейством под предлогом покончить с владычеством на Тристане „короля“ пиратов Джонатана Ламберта (убитого, как предполагают, последним подданным его пиратского величества Томазо Курри во время присоединения острова к короне Ее Величества Королевы Великобритании, хотя его белый с красно-
