– Бабушкам значит?
– Подарила, – икнула я.
– Вот как?
– Слушай, а ты меня что, не любишь? – растерянно спросила я.
– Да просто обожаю, – ехидно ответил он. – То, как ты себя вела, этому крайне способствует.
«Ты печать ставила ему на грудь, а там же охранный талисман, еще бы чего у тебя вышло», – зевая, сообщил голос.
«Погоди, но ведь фриз сработал», – растерялась я.
«Слушай, я не знаю, как работает магия, – рассердился голос. – И ты не знаешь. Радуйся, что все получилось именно так!»
– Уррааа! – завизжала я и повисла на шее у любимого.
– Гм, гм, – покашлял белобрысый мент, неодобрительно глядя на меня. – Денис Евгеньевич, показания бы ваши снять!
Любимый чмокнул меня в щечку и пошел с ним на кухню, а я, оглянувшись, увидела уже размороженного Александра Васильевича в наручниках, под Витькиной опекой.
– Знаете что? – ехидно сообщила я ему. – А ведь денежки вам мои бы не достались, зря бы вы грех на душу взяли! Я за эту неделю аж два завещания написала, последнее – вот прямо вчера! Так что ваша подделка была бы попросту недействительна, ибо лишь самое позднее завещание имеет силу! Вот так – то!
Бо-оже…
Каким взглядом он полоснул по мне… Все было в нем – и разочарование, и беспредельная ярость, и ненависть…
А я показала ему язык и пошла следом за любимым на кухню – помогать давать показания.
Прихрамывая на обе ноги, я наконец-то подошла к местной психушке. Ключи от машины Дэн у меня забрал, а с матерой волчицей в автобус не пустили, хотя я и клялась, что она смирная. Святоша глядела на кондуктора невинным взглядом овечки, но это все равно не помогло. Идею отловить частника я задушила на корню, опять же из-за Лоры. Вот потому мне, полумертвой от боевых ран, и пришлось часа два идти пешочком, ибо мать следовало выручить по-любому.
Погода, как назло, вот ну никак не способствовала такой прогулке. Я и так-то еле живая, а тут еще и жарища выше тридцатника.
Итак, я ввалилась в холл психушки, устало брякнулась на ближайший стул и блаженно вытянула ноги. Медсестричка из-за стойки взглянула на меня и закричала:
– Девушка, вы что, не видите табличку – с собаками сюда нельзя!
Я укоряюще взглянула на Святошу – мол, опять из-за тебя проблемы! – и с достоинством ответила:
– А это и не собака. Это волк, вы что, не видите? Нет у вас такой таблички, что сюда с волками нельзя!
– Так тем более! Он же тут всех перекусает!!!
– Ой, да Святоша обгавкать человека – конечно, мастерица, а кусать – не, не станет. Грех это, а она у меня шибко набожная, – отмахнулась я.
– Девушка! – грозно поднялась медсестра.
Я ее быстренько перебила и представилась:
– Потемкина я. Магдалина Потемкина, и я звонила вам. Мне мать выдайте, и я тут же уйду.
В глазах медсестрички заметались молнии сомнений. С одной стороны – волк и все такое, с другой – мать одна из самых дорогих пациентов. Да и наверняка она тут весь персонал достала, так что все будут только рады ее выписке. В конце концов она сухо сказала:
– Сейчас врачу позвоню. А вы уж на своего этого… волка намордник – то наденьте.
– Да без проблем, – кивнула я и достала из сумки намордник. Лора, пока я его на ней застегивала, не проронила ни слова, лишь взгляд ее выражал вселенскую скорбь.
– Ну вот, хорошая девочка, – ободряюще похлопала я ее по боку. – И ошейничек, и поводочек, и намордничек – никто не придерется!
Хорошая девочка тяжко вздохнула от такого произвола и уселась на соседний стул.
И тут в холл влетела маменька.
– Явилась? – язвительно вопросила она.
– Ну, – буркнула я.
– Ну и доченьку мне Господь послал на старости лет! – запричитала она. – Мать в психушку сдать – ну мыслимое ли дело?!!
– Мать, – скучным голосом отозвалась я. – Вот смотри. Я с врачом договорилась, чтобы тебя отпустили, и в больничном листе поставили безобидное нервное расстройство, а вовсе не шизу. На работу не стыдно будет его принести. Ты могла бы мне хоть нервы не трепать, а? Мне и без тебя худо!
– Да с чего бы тебе худо-то было?! – закричала она. – Сладко поди ела, мягко спала, а я тут…
– А у тебя тут была отдельная палата, смахивающая на люкс в отеле, – отбрила я. – Не, серьезно, не трепи нервы, а? Я и так еле живая.
Мать подошла поближе, рассмотрела меня и охнула.
Я ее реакцию понимала. Голова в бинтах, под глазом фингал, нос распух, на шее отчетливые синие пятна от пальцев.
– Это что это с тобой, доченька? – дрожащим голосом спросила мать.
– Да так, – неопределенно буркнула я. – Тебя вообще как, выписали? Мы можем идти?
– Да вот, сейчас подойдет врач, больничный отдаст. А вещи санитары принесут, они их пакуют. Так что с тобой такое-то? Вот ведь так и знала, что твои темные делишки до добра не доведут! Пошла бы в педагогический, как я тебе и говорила! Не, ну мыслимое ли дело – ведьмой работать, а?
– Ой, мам, давай потом, а? – уныло произнесла я.
Чувствовалось, чьл придется матери рассказать про то, как все было. По сути, это мой долг, ибо не только я чудом жива осталась после многочисленных покушений, но и мать в психушку загремела.
Двери в приемную распахнулись, и дюжие санитары принялись укладывать около нас перевязанные бечевкой коробки. Гора их ширилась и высилась, и, наконец, я недоуменно спросила:
– А это что?
– Вещи мои, – пояснила маменька.
Я схватилась за голову.
Каким образом я все это уволоку?!!
Сухонький старичок в белом халате подошел ко мне:
– Магдалина Потемкина?
– Ага, я, – заморочено кивнула я.
– Вот вам больничный вашей матери, вот карта, – тут он с сомнением поглядел на мать и, понизив голос, сказал: – В случае обострения – не откладывайте, срочно к нам!
Я саркастически улыбнулась – мать как раз разорялась на всю больницу, что санитары криво перевязали коробки, и буркнула:
– Так у нее это обострение уже началось, что, не видите?
Врач понимающе улыбнулся.
– Ну, если вопросов больше нет…
– Есть, – перебила я его. – Не могли б вы нам машину дать служебную? А то барахло материно не знаю на чем увезти. Я заплачу.
Врач Святошу из-за коробок не видел, и потому легко согласился:
– Да, машины свободные есть, подождите, сейчас распоряжусь.
Тут двери, выходящие на улицу, распахнулись, и моим глазам предстал Дэн.
Он сделал пару шагов по инерции, увидел меня, недоуменно нахмурился и осведомился:
– Сбежала все же?
– А ты сам полежи день-деньской в кровати – волком взвоешь.
Святоша согласно провыла.
– И волчицу прихватила? – тяжко вздохнул он. – Солнце, ну и что мне с тобой делать?
