медалями. Но ни Лёши, ни Стасика, ни других ребят из Лёшиной школы не было.
Всё пропало! Они уехали и теперь будут копать клад без неё. Что же теперь делать? Теперь надо идти домой, к бабушке.
Но тут со звоном к остановке подошёл новенький двадцать второй трамвай. Яркая вишнёвая краска так и лоснилась на его боках и круглом «животе». И звон у него был чистый, высокий, тоже как будто новенький.
Трамвай остановился подле Тани. И Таня недолго думая вскочила в вагон. Может быть, Лёша там?
Изнутри вагон тоже был новенький, весь румяный какой-то. Но Лёши там не было.
Вдруг трамвай пошёл. Таня крикнула:
— Остановите, я ещё не сошла!
Кто-то сказал:
— Сойдёшь на следующей.
И тут Таня подумала: зачем сходить? Ведь Лёша на двадцать втором — и она на двадцать втором. Значит, его можно догнать. Вот интересно будет, если она его догонит! Он всё будет ахать да удивляться: «Откуда ты взялась? Вот это да! Аи да Таня!»
— Дочка, а ты, между прочим, почему билет не берёшь?
Таня подняла голову. Это кондуктор. У него сердитые брови. Таня растерялась. У неё и денег с собой ни копеечки. А дома, в копилке, как нарочно, осталось восемь рублей тридцать копеек своих, Таниных, денег.
— Я… брата догоняю, — сказала Таня, — он тоже на двадцать втором. Вот догоню и возьму билет.
— Ведь ты небось и в школу ходишь, — сказал кондуктор.
— Я уже во втором классе, — сказала Таня.
— Видишь! Значит, полагается билет.
— Вы не думайте, я знаю, что полагается, — сказала Таня.
Вдруг сзади протянулась чья-то рука:
— Кондуктор, держи монетку. За девочку.
Таня оглянулась. Это был старичок с удочкой. Он дал Тане синенький бумажный лоскуток:
— Держи, дочка. Ты куда же это собралась одна, без отца-матери?
— Я брата догоняю, дедушка, — ответила Таня. — Он поехал клад копать:..
— Клад? — Старик улыбнулся, и сразу стало видно, что у него очень мало зубов. — Смотри, выроешь клад — не забудь мне должок вернуть.
— А я не знаю, где вы живёте, — сказала Таня.
Но старик уже прошёл вперёд. Его тонкая удочка качается над головами где-то там впереди, у передней площадки.
Таня крикнула на весь вагон:
— Дедушка, спасибо! — и крепко зажала в кулаке синий бумажный лоскуток.
Глава шестая
«СЕЙЧАС С ВАМИ БУДУТ ГОВОРИТЬ!»
Бабушка купила молока и пошла домой. Лифт с девяти, а сейчас только восемь. Вот ей и пришлось пешком взбираться на пятый этаж. Она шла и думала: «Сейчас напою Танюшку молочком, сама кофейком побалуюсь, а потом мы с ней уберёмся и сходим в Зоопарк, к мартышкам…»
Она отперла дверь, зажгла на кухне газ и поставила молоко на огонь, который был очень похож на большой цветок с голубыми лепестками. Лепестки чуть шевелились.
Молоко морщилось, словно сердилось на бабушку за то, что она стережёт его. Морщилось, морщилось, потом как вздуется белой шапкой! Но тут бабушка подхватила горячую кастрюлю и понесла в комнату.
Вдруг она чуть не выронила кастрюлю. В комнате Танюши не было! Везде набросано. Чулки — на столе, одеяло — на полу, сахарница — на стуле…
Бабушка покачала головой. Увёл-таки девчонку, этакий неслух! Что ж, она теперь целый день не евши, не пивши будет бродить с ними, клад какой-то там копать, намается, головку напечёт…
Бабушка вздохнула и принялась за уборку. Не с кем ей теперь кофейку попить, не с кем к мартышкам сходить…
Она подняла Танино одеяло и встряхнула, чтобы постелить. Из одеяла выпала записка. Бабушка подняла её. Может, нужная? Справка? Или доверенность?
Бабушка надела очки, прочитала:
«Таня, ты не обижайся, а только ты спала, вот и получилось. Только смотри не реви. Вернусь из Шумилова — сходим с тобой в кино. А.»
— Это что ж такое? Это, стало быть, Лёша ушёл вперёд, а Танюшка уж потом за ним вдогон пустилась! Батюшки, что ж теперь будет! Хорошо, как Танюша догонит его. А вдруг не догонит? Она ведь тогда и дальше побежит. Ведь у неё характер настойчивый, в отца пошла. Андрей тоже с этаких лет, бывало, как чего задумает, обязательно на своём поставит!
Правда, Танюша девочка сообразительная, и адрес свой знает, и спросить может. Но движение на улицах — вот что страшно. Ведь это не Кунцево, это Москва. Машины так и бегают одна за другой!
Бабушка растерялась. Начнёт подметать — бросит. Начнёт постель стелить — тоже бросит.
Может, в милицию позвонить? Милиционеры недаром по всей Москве расставлены. Ведь это их забота — следить, чтобы маленькие девочки одни не бродили по Москве.
Но как дозвониться? Очень это мудрёное дело. Если бы просто снял трубку да голос бы услышал человеческий, тогда ничего. А тут крути-верти, гудки понимай. А как вертеть, в какую сторону?
Бабушка смотрела на кружок с дырочками и цифрами и всё прикидывала: как бы так позвонить, чтобы на милицию вышло?
И вдруг, как нарочно, телефон сам громко-громко затрезвонил.
Бабушка даже вздрогнула. В ногах сразу появилась слабость. Это, наверно, они из милиции сами уже звонят. Мол, с девочкой несчастье случилось. Не ваша ли? В белом платье с синей каёмкой да в тапочках на босу ногу.
Бабушка опустилась на стул. А телефон всё звонит-заливается. Никогда ещё такого трезвона не было!
Бабушка трясущейся рукой взяла трубку:
— Слушаю!
В трубке сказали:
— Сейчас с вами будут говорить!
Бабушка хочет сказать «хорошо» и не может. И только всё сильнее прижимает трубку к уху.
А в трубке шум, писк, треск, не поймёшь ничего, и только всё мерещится что-то страшное.
Вдруг бабушка услышала родной, знакомый голос:
— Алло! Кто это? Почему не отвечаете?
— Лидочка! — крикнула бабушка. — Лидочка, это ты?
— Здравствуйте, Прасковья Петровна! Это я… звоню из санатория. Ну, как вы там без меня?
— Ничего, Лидочка. Вот Алёшенька нынче чуть свет уехал копать чего-то…
— А, — сказала мама, — это я знаю, это он с отрядом. А Танюшка как там? Спит ещё?
— Нет, — сказала бабушка.
— Тогда, мамаша, позовите её к телефону.
Бабушка переложила трубку в другую руку и сказала:
— Лидочка, Татьяна тоже уехала.
— Куда? — спросила мама. — С Лёшей?
