Корну

Лев Соколов Корну

Пролог

22 марта 2011 года

Это был Бах. Токката ре минор. Величественный и грозный орган уносил из этой реальности, напоминал о бренности всего земного. Когда отзвучали последние аккорды, он подошел к системе и извлек маленький диск. Повертел, глядя, как красиво тот отражает своей поверхностью свет. И быстрым движением разломал надвое. Внутри заныло острое чувство утраты. Эта была одна из немногих дорогих для него вещей. Поэтому и сломал. Сохранить не мог – зато мог уничтожить. Теперь эта вещь уже навсегда будет принадлежать только ему. Это давало странное горьковатое удовлетворение.

Он аккуратно вложил половинки диска в коробочку и бережно поставил ее в держатель. Потом нажал на кнопку системы, и та переключилась на радио. Из динамиков полилась легкая музыка. Это было вполне подходяще.

Через несколько минут должен был появиться идущий на пересменку Милован.

Он прошел через уютную гостиную в маленькую прихожую, подошел к входной двери и заглянул в прозрачное окошко. Темный коридор был пуст.

Он начал изменение. Руки отяжелели, кожа на них посерела и утолщилась, расширились кости. На локтях и костяшках пальцев выросли защитные мозолистые наслоения. Сорок секунд. Хорошо. Такие фокусы отнимали уйму сил, но сейчас это было необходимо.

В коридоре появился солдат в пятнистой форме.

Он прижался к стеклу и нажал на кнопку переговорного устройства.

– Эй, Милован!

Динамик с той стороны донес его голос до солдата. Тот остановился и помахал рукой.

– Привет, Корнелий!

Корнелий… Этим именем его наградил один парень из научного персонала. Парень знал латынь и решил, что это будет очень остроумно. Идея понравилась, и все стали называть его так – сначала научный персонал, а вслед за ними, чисто по-попугайски, и охрана. Ему, в общем, было все равно, надо же как-то называться. И потом, в каждой шутке…

Тот, кого называли Корнелием, улыбнулся через стекло и мотнул головой, приглашая Милована подойти и поболтать. Милован сошел с белой полосы, проложенной в центре коридора, и подошел к двери «квартиры». Так мягко здесь привыкли все называть то, что на самом деле было очень просторной, комфортабельной, но все же тюремной камерой.

Прапорщик тюремного надзора Милован не должен был сходить с белой линии во время обхода. Он не должен был подходить к двери камеры. И уж конечно, не должен был заговаривать с заключенным. Все это строжайше запрещалось инструкцией. Но человек по имени Кужел Милован, охранял этого заключенного без малого пять лет. Поэтому тот, кого называли Корнелием, был уверен, что Милован подойдет к камере, еще до того, как тот свернул с предназначенного инструкцией пути.

Любой, кому приходится ставить систему охранения, сталкивается с одной и той же проблемой. Рано или поздно бдительность охраны начинает снижаться. Ее съедает однообразная рутина службы. Поддерживать дисциплину могут только три вещи: периодические происшествия на охраняемом объекте, осознание крайней опасности, исходящей от заключенных, или постоянное обновление охраняющего персонала.

Ничего этого у здешней охраны не было. В целях обеспечения секретности текучка кадров на объекте была минимальной. За шесть лет, пока Корнелий находился здесь, он ни разу не дал охране повода для беспокойства.

Еще одной ошибкой организаторов режима было то, что охране никто не удосужился сообщить, кого они охраняют и за что тот сидит. Что ж, с точки зрения сохранения секретности это было вполне оправданно. Но охрана видела, что ученые ведут себя с заключенным вполне по-приятельски. Среди непосвященного персонала о нем ходили самые разные слухи. Некоторые, вполне правдоподобные, умелыми намеками распустил он сам. Большинство в конце концов сошлись на том, что он, не иначе, взломал какую-нибудь сверхсекретную правительственную базу данных и теперь осужден на вечную отсидку.

Охрана стала останавливаться, перекидываться с ним парой-тройкой слов. Любое незамеченное и ненаказанное нарушение, которое упрощает жизнь людей, имеет обыкновение разрастаться. Да и вообще, оказалось, что сиделец веселый, умный мужик, в разговоре с которым приятно скоротать пустую нескончаемую смену. Он и побалагурит, и о том, какие в начальстве подобрались козлы, выслушает с полным пониманием…

Через шесть лет тот, кого называли Корнелием, с подавляющим числом персонала имел своеобразные приятельские отношения. Он не просто знал всех по именам, но зачастую и их жен, детей и всех ближних родственников. Он знал, кого пилит теща, у кого в доме давно не скрипело супружеское ложе, чей ребенок сдал экзамен и кто выиграл счастливый лотерейный билет…

К нему относились с симпатией.

И сегодняшняя смена сполна за это расплатится.

Первым должен был стать прапорщик Милован.

– Что, Милован, уже сдаешься? – спросил он у подошедшего охранника.

– Ага, – довольно подтвердил Милован. – Сейчас отчитаюсь – и отпуск. Два недели свободы.

– Завидую, – с улыбкой, но и с едва уловимой горечью ответил Корнелий. – Погуляй там и за меня.

– Обязательно… – чуть смущенно ответил Милован. Предвкушая заветный отдых, он испытывал некоторую неловкость перед заключенным, неизвестно за что запертым в четырех стенах.

– Сигареткой не угостишь? – попросил Корнелий.

– Конечно. – Милован явно обрадовался уходу от неприятной темы. Он достал пачку и вытащил из нее пару ароматических сигарок. Подумал, прибавил к ним еще три и положил их в шлюзовую камеру рядом с дверью. Теперь стоило нажать на кнопку, и сигаретки скатятся в камеру заключенного.

Но нажать на кнопку Милован не успел.

Тот, кого называли Корнелием, ударил левой рукой в бронированное окно и пробил стекло. Брызнули осколки. Хрустнула дробящаяся костяшка среднего пальца, выбитый мизинец сполз из разбитой суставной сумки. Но все это было несущественно. Искалеченная левая мертво вцепилась в форму оторопевшего Милована. Корнелий резко дернул руку обратно, и Милован с тяжелым шлепком впечатался лицом в стальную дверь. Тело охранника обмякло и стало валиться с ног. Нагрузка на искалеченную руку, которой Корнелий держал тело, резко возросла, и он застонал от нарастающей взрывной боли. Но тело не отпустил, наоборот, подтянул его поближе к разбитому окну и, протиснув через него и правую руку, положил ладонь на лоб Милована.

Теперь ему было нужно несколько минут. Это был самый слабый момент в плане. Прямо напротив двери на потолке висела камера. Стоит дежурному кинуть взгляд на соответствующий экран, и все закончится не начавшись.

Впрочем, сегодня – это Корнелий знал – дежурным оператором был Новачек. А Новачек не был образцом бдительности.

Готово! Тот, кого называли Корнелием, отпустил Милована. Тело стало сползать по двери, но потом дернулось, ухватилось за косяк, удержалось на ногах, повернулось и, повинуясь неслышному приказу, рысцой побежало в конец коридора, где находился пульт, открывающий дверь.

Через минуту дверь была открыта. Корнелий, баюкая на груди поврежденную руку, вышел в коридор и критически оглядел тупо ждущего Милована. Внутри шевельнулось недовольство собой. Неаккуратно получилось. Тело потеряло вид. На лбу Милована, там, где тот ударился об дверь, была здоровая ссадина. Из носа тянулись две подсыхающие бордовые струйки. Из-за поврежденной шеи голова постоянно клонилась налево… А ведь Миловану еще предстояло провести его через пост. Корнелий бросил ему мокрое полотенце, которое захватил из камеры. Тот тщательно стер кровь с лица, поднял упавшую во время удара фуражку и поглубже натянул ее на лоб. Наглухо застегнул куртку на груди, закрывая испачканную рубашку. Нормально. Если особо не приглядываться, вполне сойдет.

Глядя на Милована, он вспомнил здешние фильмы, которые смотрел на досуге, сидя в камере. В кино зомби обычно выглядели как полуразложившиеся покойники самого страшного вида. Чего только не придумают, чтобы позабавить обывателя… В жизни все, как всегда, было скучнее. Мертвое тело способно