сыновей…
Толпа начала молча, — в абсолютном молчании, — сдвигаться к Берке…
Коля почувствовал, что он может сейчас оказаться бессильным…
— Игнач!!! — крикнули от ворот часовые, и все словно замерли…
Игнач влетел на площадь. В поводу он вел второго коня, Колиного. Спешившись, он передал поводья от второго коня Коле:
— Твой конь.
— Я твой должник, Игнач, — протянув ему руку, Коля молча указал на коня…
— Свои люди, сочтемся, — ответил Игнач на рукопожатие, но от коня отказался кивком. — А вот от веревки я не откажусь… — Он показал Коле смотанный в бухту фал, на котором они два часа назад разогнали параплан. — Ну? — он вопросительно глянул на Колю.
— Хан здесь…
— Что дальше? — угадал его следующий вопрос Коля. — Народ казнить собрался.
— Напрасно! — Игнач вскочил на своего коня. — Они не боятся геройской и мученической смерти. Их рай, — их, татарский, — ждет там, понятно? Они боятся одного — позора!
Игнач пришпорил коня…
— Позора… — саркастически хмыкнул Афанасич. — А где ж его взять? В Берестихе позорного отродясь не бывало.
— Оглобля… — насмешливо подсказал деду кто-то.
— В татарском раю, — учтиво ответил дед, не без юмора.
— Я знаю! — сказал вдруг Сенька, показывая всем цифровой фотоаппарат «Minolta», которым он, как и ноутбуком, активно пользовался с разрешения Коли.
— Что ты удумал-то? — насторожился дед Афанасич.
— А щас увидите! Только не мешайте…
На цветном видоискателе цифрового фотоаппарата хан Берке застыл в разных позах и ракурсах… Вынув из аппарата дискету, Сенька вставил ее в дисковод ноутбука…
Торжествующее, предвкушающее и злорадное выражение лица Сеньки заинтриговало всех…
— Что ты придумал, не понимаю! — удивился Коля.
— Десять минут… — умоляюще приложил Сенька руку к груди. — Не смотрите… Не мешайте…
— Ну хорошо, хорошо… Пусть… Если придумал сам — сам и делай…
— Известно!
На мониторе ноутбука появилось изображение Берке…
— Как ты насобачился-то с техникой обращаться! — восхитился Коля, любуясь издалека быстрым Сенькиным пальцем, снующим по клавиатуре. — Как мой Алешка. Только дай, в руках горит!
На экране рядом с фигурой Берке появилось фотография осла, позаимствованная Сенькой из электронной энциклопедии… Изображения Берке и осла начали медленно съезжаться, повинуясь командам Сеньки, уверенно оперирующего «Adobe Photoshop»…
— Боже мой! — ахнул дед Афанасий через полчаса, взглянув на Сенькин монтаж. — Убью, Сенька!!! Девки — прочь отсюда!
— Стой, стой! — Коля едва успел выхватить из рук разбушевавшегося деда ноутбук… — Это-то как раз то, что нужно! Пойдем-ка, Сенька.
Из встроенного в ноутбук принтера выполз отпечаток и пошел гулять по рукам мужиков…
— Вот это да! Ай да Берке!
— Ай да Сенька! При чем здесь Берке!
— Здорово протянул!
— А осел-то, осел-то хорош!
— Осел свое дело туго знает!
— У осла не заржавеет!
Наконец отпечаток доплыл и до самого Берке… Взгляд его исказил ужас… Лицо стало пунцовым…
— Вот, лучезарный… — пояснил Коля, щедро разбрасывая вокруг себя отпечатки. — В каждой русской крепости, к которой вы с братцем подойдете, решив очередную землю крышевать, твои воины будут находить это. — Аверьянов продемонстрировал Берке веер из наиболее удавшихся Сеньке фотокомпозиций. — Здесь, в Берестихе, это уже есть… А будет везде, — в Заозерном, во Пскове и в Новгороде… В каждом нашем городе будет вот это. И много еще чего, — новенького… Так что лучше вы дальше не ходите. А пойдете — ну, не обессудьте… Вот и весь тебе сказ — до копейки. Понял? Вот хорошо! Молчишь? Тоже неплохо. Можешь хранить молчание, если сказать нехер. Ну, проваливай!
Ворота Берестихи распахнулись, и Берке указали — вперед!
Склонив голову, лучезарный хан Берке вышел из Берестихи, — маленький, тщедушный, немолодой…
— Постой! — вдруг крикнул Глухарь ему вслед. Берке остановился и повернулся.
— Детей-то будешь своих искать? Или мне их оставишь — закапывать?
Берке понял Глухаря без перевода… Он медленно отрицательно чуть повел головой…
— Понял! — крикнул Глухарь. — Глухой, но понял! — Глухарь догнал Берке и повернул его к себе лицом: — Тварь ты — вот что скажу! С ослом позор, — мыслишь? Да тьфу сто раз!!! Что там осел?! Ослом мог оказаться каждый! …Детей ты своих в яме, в поганой, бросил, — вот где позор, так позор уж! Позорище!!! На всю жизнь, на все жизни, — не смоешь!!! Я понял тебя, понял вас всех!!! Иди, приходи в Берестиху, — с Батыем, с Азией всей! Трудиться не хотите? Пришли на шею мою усесться?! Всех вас урою! Всех! Я, один!!! Понял?!? Все в яме будете, — все, как один, — в яме, вповалку, с ослами, с лошадями, с верблюдами!!!
Петровна, жена Глухаря, вдруг начала оседать в толпе, теряя сознание… Бабы не дали упасть, подхватили.
— Дочку они, прошлый год… — запричитали бабы.
— В Киев выдали…
— Замуж…
— Вестей теперь нет…
— Понятно…
— Петровна!
— Петровна!!
Поддерживая Петровну, чтоб не упала, женщины лихорадочно озирались, ища, куда бы ее положить.
— Мама! — внезапно раздалось от княжеских хором. Петровна вздрогнула и приоткрыла один глаз.
От Красного крыльца княжеских сторон, раскинув руки, бежала молодая женщина, лет двадцати с небольшим, преследуемая пятилетним мальчишкой и рослым русым мужиком, лет тридцати.
— Милеша! — ахнула Петровна, раскрывая объятья навстречу дочери.
— Мама!
— Мама! — догнавший мать мальчуган схватился за ее подол, чтоб не упасть…
— А это вот — Первуша наш…
— Внучек! — Петровна вскинула брови выше лба и пустила слезу. — Родненький…
— Ты что стоишь-то как потерянный? — обернулась Милеша к мужу.
— А чего? — удивился тот. — Сесть не предлагают — стою!
— Ой, Любим! — всплеснула руками Петровна. — Не узнала, богатым быть! Как возмужал! Как
