– То, что написано в газете, Владимир Борисович. Разговор приведен полностью.
– Не делайте из меня идиота! – взвился начальник. – Я спрашиваю, что вам сказал Мамонтов при личной встрече? Что у него случилось? Зачем он вам звонил?
– Мы с ним не встретились.
– Почему?
– Не знаю. Встреча была назначена в половине двенадцатого дня у выхода из метро «Чертановская». Мамонтов на встречу не явился.
– Это вы будете рассказывать кому-нибудь другому. А мне, будьте любезны, расскажите, как вы с ним встретились и что он вам говорил.
– Владимир Борисович, ну я даю вам честное слово, я не встречался с Мамонтовым.
– А что вы делали возле его квартиры в момент убийства?
Тьфу ты, с досадой подумал Коротков, вот уж точно всяко лыко в строку. Но надо признать, что опыт развязывания языка у нового шефа, безусловно, имеется. Вот ведь как вопрос поставил: что вы делали возле квартиры Мамонтова в момент убийства? Нужно отвечать предельно аккуратно, а не то привяжется, мол, откуда вы знаете, когда он был, этот момент убийства.
– Я поехал домой к Мамонтову, чтобы выяснить, что у него случилось и почему он не явился на встречу.
– Откуда такая забота?
– Я же понимал, что он мне не просто так позвонил. Вероятно, у него произошло что-то серьезное, раз он вспомнил обо мне. Было бы непрофессионально не обратить на это внимания. Я узнал адрес Мамонтова, закончил свои дела в районе Чертанова и только после этого поехал в Отрадное. Долго звонил в квартиру Мамонтова, потом обнаружил, что дверь не заперта.
– И, конечно, вошли в квартиру, – с нескрываемой злостью продолжил Мельник. – Там остались ваши следы, и теперь вы никогда в жизни не докажете, что они появились спустя некоторое время после убийства, а не во время совершения преступления.
– Это неправда, – твердо ответил Коротков. – Я не входил в квартиру. И моих следов там нет и быть не может.
Мельник вскинул на него вмиг потеплевшие глаза.
– Это правда? Вы не входили туда?
– Не входил. Владимир Борисович, вы же сами сказали: мы с вами не первый день на свете живем. Ловушка такая старая, что просто стыдно в нее попадаться.
– Ну слава богу!
Мельник обрадовался так явно, что Коротков, несмотря на кипевшую в нем ярость, не смог удержаться от улыбки.
– Хорошо, Юрий Викторович, подозрения в совершении убийства Никиты Мамонтова мы пока отводим. Но остается расшифровка агента. Давайте расставим все точки над «i». Мамонтов был вашим агентом, в этом у меня нет сомнений, и не пытайтесь меня здесь обмануть. И поскольку он был именно вашим агентом, вина и ответственность за его расшифровку лежит целиком и полностью на вас. Это ЧП. Это повод для служебного расследования. Мы должны выяснить, каким образом информация о вашей связи с Мамонтовым попала к убийцам, а потом к журналисту… К этому, как его… – Мельник взял газету и быстро поискал глазами подпись под статьей. – К Баглюку. Вы попали в крайне тяжелую ситуацию, майор Коротков, и я не представляю, как вы будете из нее выпутываться. Только недавно наш министр еще раз обратил внимание на недопустимость халатности в работе с секретными сведениями, особо подчеркивал, что это ведет к расшифровке спецаппарата. Если с вашей стороны была проявлена хотя бы малейшая небрежность, вы будете наказаны, и наказаны предельно строго. Идите.
Юра автоматически повернулся, вышел из кабинета и пошел по длинному коридору. Он ничего не понимал. Все, что говорил Мельник, было по существу правильным и достаточно логичным. Кроме одного: Никита Мамонтов никогда не был его агентом. Может быть, Никиту завербовал кто-то другой? Например, из подразделения по борьбе с организованной преступностью, поскольку парень принадлежал хоть и к плохонькой, но группировке. Главным же, однако, было совсем не это. Главным было начало этой проклятой статьи. Почему Мельник ничего не сказал об этом? Не заметил?
«Ну и влип же ты, Коротков», – сказал себе Юра, открывая дверь своего кабинета.
Глава 3
В десять утра, собрав сотрудников на ежеутреннее совещание, Мельник объявил:
– Сегодня ваш бывший начальник будет сдавать мне секретные дела. Прошу после шестнадцати ноль- ноль всех быть на месте. Я проверю ваши лицевые счета.
Оперативники с тоской завздыхали. Они понимали, что мероприятие это обязательное, без него никак нельзя, но очень уж не хотелось день ломать. Все секретные дела, которые велись оперсоставом, числились за отделом, а точнее – за начальником, полковником Гордеевым. Сами же дела находились в сейфах у сотрудников вместе с замечательной бумажкой под названием «лицевой счет», в котором отмечалось наличие дел и их движение. Уходя с должности, Виктор Алексеевич должен был передать секретные дела по описи своему преемнику, а дальше все зависело от личности самого преемника. Он мог под честное слово принять дела, то есть взять из рук предшественника реестр, сделать вид, что читает его, расписаться в получении и положить в сейф. А мог и потребовать, чтобы все перечисленные в описи дела были ему предъявлены. Мельник, судя по всему, собирался идти по второму из указанных путей. Времени эта процедура должна была занять много, ибо всяческих секретных дел в сейфах у сотрудников было огромное количество. Если преступление не удается раскрыть, следователь выносит постановление о приостановлении уголовного дела, и оно благополучно отбывает в архив. У оперативников все совсем не так. По нераскрытому преступлению работа все равно продолжается, сыщики придумывают мероприятия и выполняют их, насколько хватает фантазии, сил и времени, а начальник их постоянно контролирует: мол, не забыли ли, что по убийствам пятилетней давности преступники не пойманы и до сих пор на свободе разгуливают. И ведутся эти оперативно-поисковые дела до морковкина заговенья, а проще говоря – либо до успешного раскрытия преступления, либо до истечения сроков давности по конкретному преступлению. А по убийствам эти сроки ох немаленькие. Десятками лет исчисляются. Вот и прикиньте, сколько дел находится в
