Патриция Филлипс
Возьми меня с собой
Глава 1
Деревушка Аддстон, что в графстве Суррей, купалась в ласковых лучах весеннего солнца. Черепичные крыши весело блестели, и крохотные домишки, тесно жавшиеся друг к другу, казались даже нарядными. Разноцветные оконца смотрели на мир радостно. Далее такая убогая таверна, как «Корона и роза», выглядела вполне достойно и приветливо.
Дженни распахнула настежь дверь черного хода и с наслаждением вдохнула ароматный воздух. Свежий ветерок с Ла-Манша шелестел в молодой листве раскидистого каштана на заднем дворе таверны. Сегодня Дженни исполнялось восемнадцать! Это прекрасное утро как нельзя лучше совпадало с ее приподнятым настроением. Скоро, очень скоро она распрощается с ненавистной таверной! Ее трудовой повинности настанет конец! Дженни согласилась работать бесплатно, чтобы возместить затраты родственников на похороны матери, и, как только долг будет оплачен, она станет свободным человеком!
Для девушки, воспитанной в ласке и неге, тяжелая работа в ненавистной таверне была в тягость. Она мечтала о Лондоне, но путешествие, начавшееся несколько месяцев назад, неожиданно затянулось. Не по своей воле она покинула дом, и котором родилась и выросла: когда умер владелец дома, в котором жили они с матерью, его злобная сестра указала им на дверь. Нэн Данн и ее дочери ничего другого не оставалось, как искать покровительства у родственников, живших в Лондоне и владевших галантерейной лавкой. Но по дороге, не доходя одной мили до Аддстона, мать Дженни внезапно заболела, и, забыв о гордости, девушка вынуждена была просить приюта у старшего брата Нэн, Тома Данна, и у его жены Рейчел, которые никогда не проявляли благосклонности ни к Нэн, ни к ее незаконнорожденной дочери.
За кров и стол Дженни согласилась прислуживать в таверне, и, хотя ей были крайне неприятны сальные шуточки и приставания клиентов, она все терпела ради матери. Нэн умерла, не прожив у брата и месяца, но после похорон Рейчел уведомила Дженни о том, что девушка должна отработать свой долг, не получая жалованья. О Лондоне пришлось на время забыть.
– Эй, Дженни, куда ты запропастилась?
Дженни сделала вид, что не слышит оклика Барбары, второй служанки, работавшей у Тома Данна и Рейчел. Очень уж не хотелось ей возвращаться в таверну, где, как ни мой и как ни скреби, все равно тошнотворно пахло прокисшим пивом и гнилой отрыжкой.
Прежде чем вернуться в дом, Дженни, за неимением зеркала, посмотрелась в крохотное окошко, пригладила рыжевато-каштановые волосы и, свернув их в узел, заколола на затылке парой костяных шпилек. Нельзя, чтобы Рейчел увидела ее с распущенными волосами – это будет воспринято как проявление врожденной склонности к разврату, унаследованной от покойной матушки. Дженни, плод внебрачной любви Нэн Данн и некоего кавалера, спасавшегося бегством после разгрома роялистов в 1645 году, была как бельмо на глазу у тети Рейчел, убежденной пуританки. Взгляды Рейчел Данн выдержали испытание временем, и даже теперь, в 1664-м, с окончанием унылой диктатуры Кромвеля, когда строгая мораль приказала долго жить, тетя продолжала хранить верность своим идеалам. В соответствии с ними того, кто был зачат в грехе, следовало сторониться словно заразы. Как ни старалась Рейчел изуродовать Дженни, скрывая то, что считала печатью дьявола, заставляя ее носить одежду хуже, чем у нищенки, осанку, изящество движений, и уж тем более сливочную белизну лица, нежный румянец щек и блеск огромных серых глаз, как и жемчужную белизну зубов, спрятать под лохмотьями было невозможно.
Дженни почувствовала легкое угрызение совести, услышав, как ее зовут во второй раз. Сверху доносились крики: Рейчел на чем свет стоит распекает слугу-мальчишку за то, что пролил воду на мощенную булыжником мостовую постоялого двора. Тете Рейчел, как ни старайся, угодить невозможно. Она, будь на то ее воля, и птицам петь запретила бы! В то время как многие в Англии проводили беззаботную жизнь в удовольствиях по примеру своего короля, Карла II, получившего прозвище Веселый монарх, Рейчел Данн оставалась, пожалуй, единственным столпом целомудрия в стране. Она одна, казалось, не радовалась праздникам. А истосковавшиеся по ним за годы сурового времени жители старались одеться поярче и веселились от всей души, празднуя христианское Рождество, или языческий Майский день, с его плясками у разряженного столба и выбором невест. Рейчел лишь вздыхала, причитая о падении нравов и предрекая стране всевозможные беды, связанные с возвращением короля, запятнавшего себя позором потомка Стюартов.
Вздохнув, Дженни принялась за работу.
В то время как дрозды беззаботно и радостно заливались в густой листве каштана, Дженни драила столы в душной таверне. Сейчас, при ярком свете утра, обстановка здесь предстала во всей своей убогости. Бывшая в благословенные времена Елизаветы роскошной, дубовая обшивка стен сейчас местами отвалилась, обнажив штукатурку; дощатый пол, посыпанный опилками и устланный тростниковыми циновками, был замусорен после вчерашнего пиршества. Каждые две недели тростниковый настил меняли, а доски драили. Работа эта была неблагодарной, через пару вечеров все возвращалось в прежнее неприглядное состояние.
Это занятие не требовало особенного умственного напряжения, и Дженни уносилась в мечтах в Лондон, представляя себе роскошный королевский двор и нарядных придворных. То, что Дженни никогда не была в Лондоне и за всю свою жизнь никуда дальше Аддстона не путешествовала, не мешало ей рисовать в воображении картины лондонских улиц, составленные по подслушанным рассказам путешественников и по тем листовкам, которые попадали из Лондона в «Корону и розу» спустя много месяцев после выпуска.
Король-изгой, король-скиталец стал в глазах многих подданных героем, бесшабашным искателем приключений. Его любовные похождения нисколько не вредили его репутации, скорее наоборот. Дженни, в числе многих, с восторгом слушала рассказы о его подвигах на фронте любви. Иногда она представляла себя в роли леди Каслмейн, фаворитки короля, в нарядах, расшитых драгоценностями, красавицей, окруженной придворными франтами…
– Ты скоро дыру протрешь в этом столе. Что это нашло на тебя сегодня?
Дженни вскрикнула от неожиданности. Дядя подкрался сзади незаметно. На нем был кожаный фартук, надетый прямо на волосатое жирное тело. Всякий раз, когда он смотрел на нее своими маленькими буравчиками-глазками и растягивал рот в уродливое подобие улыбки, у Дженни начинался приступ удушья. Дядя, казалось, раздевал ее взглядом.
– Я должна спешить, – пробормотала она, отступая.
– Спешить некуда.
– Рейчел будет ругаться как сапожник, если я опоздаю с уборкой.
