Пусть полежат. Пока менты успокоятся, махнут на стволы рукой.
Нет, пожалуй, не махнут. Могут притормозить дело, раз не нашли его сразу. Будут ждать, наверное, пока «Макаровы» заговорят.
Ждите, легавые, ждите. Долго вам ждать придется.
Койот понимал, что в ближайшее время воспользоваться оружием ему не придется. Опасно.
Милиция, что называется, стоит на ушах. Город шерстят. Какие-то парни у пивнушки, что рядом с Дмитровским рынком, говорили об этом, не таясь, громко, Павел слышал их разговор. Городских урок трясут день и ночь. И вполне возможно, что занесет оперов и на их улицу, в квартиру отца.
Ну как все же хорошо, толково провел он свою «операцию»! Ни одной зацепки ментам не оставил. И бояться ему, кроме самого себя, нечего.
Никто не проболтается, никто его не заложит.
Знаешь ты один — значит, не знает никто! Один — это тайна. И впредь действовать надо одному.
Отец правильно говорил.
Да, стволы надо сегодня же перепрятать. От греха подальше. Если найдут сумку в сарае отца, то и его, Павла, спросят — где был в такое-то время да что делал.
Людка, конечно, подтвердит, что спал с ней рядом. С самого вечера. А теща скажет, как было.
Сталшшстка честная, ети ее в глаз! Сразу насторожится, начнет резать ментам правду-матку.
С вечера, мол, дорогие минцанеры, зятька дома не было, шлялся где-то, пришел примерно в час ночи. А то и точнее время покажет: взяла да и посмотрела на свой зачуханный будильник. Дескать, ага, зятек опять среди ночи заявился, надо дочке хвоста накрутить.
Нет-нет, тещу ни о чем просить нельзя. И Людке никаких намеков. Уж если кого и попросить, так это опять же отца. Он прикроет, скажет, что сын был у него до половины первого, чинил чтонибудь…
А лучше и отцу не говорить. Он по пьяни болтливый, как попугай. Ляпнет еще кому-нибудь из корешей, похвалится. Дескать, мой-то, Пашка, двух ментов завалил. А? Каково? Знай, дескать, Волковых. В уголовном мире это, конечно, оценится по достоинству, он, Павел, получит признание, почет, но и возможность быть раскрытым. Менты настойчиво внедряются в уголовную среду, заводят стукачей, кто этого не знает?! И потому рано или поздно кто-то обязательно стукнет на него, Пашку.
Нет, нельзя ничего говорить отцу. Тайну надо носить в себе. Хоть всю жизнь.
…К отцу Павел приехал вечером. Сказал Людке, что отец просил его помочь перебрать мойку на кухне — течет, зараза, заливает соседей внизу, на первом этаже, те уже бесятся и каждый день устраивают скандалы.
Говорил он жене, в общем-то, правду. И мойкой они собирались с отцом заняться, да все откладывали, и про соседей не соврал. Страдала от их затянувшихся обещаний мачеха, Валентина, не успевала менять под мойкой тряпки…
Родитель встретил Павла в одних трусах, босиком. Был старший Волков изрядно пьян, покачивался. Завидев сына, заорал:
— А-а, Пашо-ок! Как раз к жарехе, молодец, подгадал. Валька печенки краденой из столовки своей притащила… За бутылкой сходишь? А то у нас водяра кончилась. А мне неохота одеваться.
— Давай схожу, — без особого энтузиазма отозвался Койот. Пить ему не хотелось, да и нельзя — стволы прятать надо было трезвым. Ехать с ними, искать подходящее место, копать…
За столом на кухне оказались еще двое собутыльников: один уже полулежал на столешнице, всхрапывал, другой пьяно растолковывал Валентине, возвышающейся над чадящей скороводкой, как лучше готовить печенку. Та отбивалась: «Кого ты учишь, Володя? У меня по вторым блюдам в техникуме только пятерки были!» «Как у Хазанова, да?» — «Ага, как у него…»
Оказалось, что это давние корефаны отца: когда-то вместе работали на шинном заводе, потом эти двое попались на краже покрышек, умыкнули вместе с охранником целый «КамАЗ», отсидели в местах довольно удаленных от Придонска и теперь вот вернулись…
Павел сходил за водкой (отец велел купить сразу четыре бутылки — «по штуке на рыло»), и гульба потекла дальше с новой силой.
Рожи за столом все краснели от выпитого и от духоты, чего-то внушали друг другу — говорили все разом.
Отец шарахнул по столу ладонью, призвал к порядку:
— Сегодня главный мент по телику выступал.
Генерал. Стучать на тех, кто его ментов положил, призвал. Деньги за это обещал. Ха-ха-ха… Ну, сучара! Да на что он надеется? Разве честный кореш сдаст своего подельника? Да ни в жисть! Только падла это может сделать. Гнида. Да я б таких…
Волков-старший скрипнул зубами.
— Красиво ментов сделали, очень красиво! — сказал вдруг тот, кто лежал на столешнице, Жорик. — Скоко уже дней прошло, а у них в легавке… ик!.. Пардон, Валентина!.. Не за что ведь ухватить, а? Не за что! Зря генерал выступать не будет. И ко мне приходили, спрашивали: где был в такую-то ночь, да что делал? А я… ха-ха-ха… в глаза им сказал: блядовал я, менты поганые, понятно? У бляди был, можете проверить. Спал и ничего не знаю, кто там у вас кого порешил… Наливай еще, Володь!..
— Профессионально сработано, чего там! — одобрил Володя, стряхивая со лба пот широкой лапищей. — В центре города ментов положили и хоть бы хны. Вот это работа! Давай за тех ребят… Хоть кто-то ментам отомстил за нас…
Зазвякало стекло.
Валентина снова подала тарелки с жареной печенкой. Бедром отпихнула привалившегося к ней плечом Володю — тот уже падал из-за стола, перебрал. Но языком еще ворочал.
Высказался и отец:
— Думаю, один их кто-то положил.
— П-пачему один? — дернулся Володя. — Ментов же двое было.
— Если жахнуть из двух стволов… — загадочно как-то протянул отец и посмотрел на Павла. Тот выдержал взгляд, не стушевался и не отвернулся.
— Главное, язык за зубами держать. Никому ни слова! Хоть через год, хоть через два, а вякнет человек — пропадет.
— Ну а на хера он эти пушки у ментов забрал? — снова заговорил Володя. — Че с ними делать-то? Опять ментов мочить? Новых? У тех пушки отымать?
За столом началась новая дискуссия. Гудели все разом, шумно обсуждали животрепещущую для бывших зеков проблему: что делать с пушками?
Вачентина, кончившая возиться со сковородками, присела к столу, сказала с сердцем: «Да что вы все про ментов этих? Ну убили и убили, что ж теперь. Налей-ка мне, муженек. А то сам в сиську уже пьяный, а жена как стеклышко. Ха-ха-ха…»
Павел пригубил из своего стакана, поднялся.
— Я там в сарае ключи от мопеда возьму, — сказал он, обращаясь к отцу. — Да и движок гляну. Покупатель, кажется, нашелся, пацан один, спрашивая запчасти. Тысяч пятьдесят обещали.
— Что так мачо? — отец поднялся, поддернув сползающие на слабой резинке трусы, пошел проводить Павла до двери.
— За новый на рынке восемьдесят дают, а уж за наш…
У самых дверей отец, обняв Павла за шею, приглушив голос, сказал:
— По уму, Пашок. Главное… ни гуту. Понял?
«Знает про сумку? — Койот напрягся. — Пистолеты видел?!»
— Ты о чем? — спросил как можно равнодушнее.
— Да я так, Пашок. Вообще. Говорю, что жить надо осторожно. Сделал дело и сиди молчи. Целей будешь. Ладно, иди.
Койот пошел. Копался в сарае с мопедом, заброшенным еще после школы, чутко прислушивался к шагам — не идет ли кто?
Стемнело. Он зажег фонарь. Электрический свет мягко плавал по убогим внутренностям сарая, освещая то ребра двигателя мопеда, то темное оконце, то разбросанные на полу ключи.
Проверившись (выглянул из приоткрытой двери), Койот разбросал в углу сарая хлам — обломки
