вывод, что вы всё-таки монархист. Я прав?
— В той мере, в какой меня вообще можно кем-то назвать, в чём я порой сомневаюсь. Конечно, я сотрудничал с людьми, стремившимися учредить во Франции конституцию сродни английской. И это стремление не означает враждебность королю. Более того, его величество всегда открыто одобрял идею конституционной монархии.
— Да, и тем вызвал неудовольствие своих братьев, — подхватил барон. — И потому-то он так непопулярен среди господ, поддерживающих абсолютизм и дворянские привилегии. И вот около тридцати тысяч дворян эмигрировали из страны и основали здесь новый двор. Французский трон сегодня напоминает папский престол тех времён, когда у католиков было две столицы: одна в Риме, а другая в Авиньоне. Вы враг абсолютизма и даже не считаете нужным это скрывать, а Кобленц — его оплот, так что, вроде бы вам тут нечего делать. Об этом и сказал вам граф д'Артуа. Только, согласитесь, в нынешние времена способному и предприимчивому молодому человеку негоже оставаться не у дел. А у монархистов работы с избытком.
Барон выдержал паузу, испытующе поглядывая в глаза Андре-Луи.
— Пожалуйста, продолжайте, сударь.
— Вы очень любезны, сударь.
Де Бац огляделся. Они стояли посреди зала, их обтекал поток фланирующих придворных. Справа, у огромного, облицованного мрамором камина сидел, лениво развалясь в кресле, монсеньор. На принце был тёмно-синий костюм со сверкающей алмазной звездой на груди. Д'Артуа праздно тыкал металлическим наконечником трости в свой левый башмак и развлекал беседой группу дам. Все были не по обстоятельствам веселы и оживлены. Смех принца то и дело раскатывался по всему залу. Тонкий слух Андре-Луи уловил в смехе принца фальшь, и он подумал, что не следует доверять уму и сердцу человека, который так смеётся. В центре кружка, между графиней де Бальби, герцогиней де Келю и графиней де Монлеар, Андре-Луи с досадой заметил Алину. Его невесте явно льстила благосклонность августейшего принца, который то и дело задерживал на ней довольный взгляд.
Де Бац взял Андре-Луи под руку.
— Давайте отойдём в сторонку, где не будем мешать проходу и где нам тоже не помешают.
Андре-Луи позволил отвести себя к окну, выходящему на двор. На дворе стояли разнокалиберные экипажи. Дождь перестал, и, как и вчера в этот же час, солнце силилось пробиться сквозь облака.
— Положение короля, — продолжил разговор барон, — становится крайне опасным. Скоро он поймёт, что эмиграция, которую он когда-то осудил, была разумным шагом. Да он, собственно, уже осознал это, когда попытался последовать за своими братьями, но был задержан в Варенне. Следовательно, он был бы рад вырваться из Франции, если бы мы сумели это устроить. И вы, господин Моро, как монархист, должны желать, чтобы монарх оказался вне опасности.
Андре-Луи помедлил с ответом.
— Обеспечить бегство короля… За такой труд, вероятно, будет назначено неплохое вознаграждение.
— Вознаграждение? Значит, вы не считаете, что возможность совершить благое дело — сама по себе награда.
— Опыт подсказывает, что бескорыстные, как правило, кончают дни в нужде и нищете.
Барон выглядел разочарованным.
— Многовато цинизма в ваши-то годы.
— То есть, мой рассудок не замутнён чувствами? Но это не значит, что их нет.
— То есть, вы непоследовательны. Объявляете себя монархистом, но остаётесь равнодушны к судьбе монарха.
— Во-первых, я не объявлял, а сказал, что в какой-то мере меня можно назвать монархистом. Но мой монархизм не привязан к личности Людовика XVI. Какая разница, кто занимает трон? Король Людовик может умереть, погибнуть, но у страны всё равно будет король. Даже если он не будет править.
Смуглое лицо де Баца помрачнело.
— Сударь, вы сказали огромное множество слов, вместо простого ответа «Нет». Я разочарован. Я считал вас человеком действия, человеком, способным на смелые поступки, а вы просто… теоретик.
— Любая практика основывается на теории, господин де Бац, и наоборот. Я не вполне понимаю, что и как вы предлагаете осуществить. Впрочем, это предприятие не для меня.
Полковник поморщился.
— Что ж, быть по сему. Нет смысла скрывать, что я сожалею о вашем отказе. Возможно вас не удивит, сударь, хотя мне самому это представляется странным, но я не нашёл здесь и дюжины дворян, готовых составить мне компанию в этом рискованном деле. Когда вы назвались монархистом, я воспрял было духом. По мне, вы один стоите двух дюжин этих бездельников. Да прочеши я хоть всю Францию, вряд ли я найду более подходящего человека.
— Господин де Бац, вы мне льстите.
— Нисколько. Вы обладаете качествами, необходимыми для выполнения подобной задачи. Кроме того, в Париже у вас есть друзья, облечённые властью. Они помогли бы вам выпутаться из затруднительного положения, если бы вы в него попали…
Андре-Луи покачал головой.
— Вы переоцениваете и мои качества, и моё влияние на недавних товарищей. Как я уже сказал, сударь, это предприятие не для меня.
— А жаль! — холодно заключил полковник и удалился. А Андре-Луи испытал чувство потери. Потери возможности обзавестись другом здесь, в Шенборнлусте.
Глава IV. РЕВОЛЮЦИОНЕР
В Кобленце потянулись дни томительного ожидания. Их тоскливое однообразие усиливалось дождливой погодой, которая держала Андре-Луи в четырёх стенах.
Мадемуазель де Керкадью этого не замечала. Красота, приветливость и дружелюбие новоиспечённой фрейлины снискали ей при дворе всеобщую симпатию. Она пользовалась особым расположением их высочеств, и даже госпожа де Бальби была с ней необыкновенно любезна и предупредительна. Что же касается придворных, то по меньшей мере половина этих господ выказывала горячее желание услужить мадемуазель, соперничая между собой в праве на внимание юной особы.
Все были довольны жизнью, всех устраивало бесцельное времяпрепровождение, только Андре-Луи тяготился праздностью и чувствовал себя лишним в чуждом ему окружении. И тут неожиданно произошло событие, давшее хоть какую-то пищу уму.
Как-то раз, вечером Андре-Луи вышел подышать свежим воздухом. Только самые неугомонные рискнули бы отправиться на прогулку в такую слякоть. Ветер утих, стало душно. Лесистые Пфаффендорфские холмы на противоположном берегу Рейна отдавали металлическим блеском. Андре-Луи шагал вдоль взбухшей жёлтой реки, мимо моста, за которым маячила громада Эренбрейтштейна — мрачной крепости, похожей на вытянутое серое чудовище. Молодой человек достиг слияния двух рек, давшего название Кобленцу, и повернул налево, по берегу притока Рейна, Мозеля. Уже в сумерках он ступил на узкие дорожки Альтер Крабена и свернул за угол, на улицу, ведущую прямо к Либфраукирхе. За углом Андре-Луи нос к носу столкнулся с каким-то прохожим. Прохожий, по виду путник, застыл, как вкопанный, потом бочком обошёл Андре-Луи и ускоренным шагом заторопился прочь.
Андре-Луи его поведение показалось столь странным, что он тоже остановился и, резко повернувшись, посмотрел прохожему вслед. Ему на ум пришли три соображения: во-первых, этот человек, кем бы он ни был, узнал его; во-вторых, он хотел было заговорить с Андре-Луи, но передумал; и в-третьих, он ускорил шаг, чтобы самому всё же остаться неузнанным. В гаснущем свете дня лицо Андре-Луи под узкими полями шляпы с конической тульёй ещё можно было узнать, тогда как лицо неизвестного скрывала тень от широких полей и, кроме того, он кутался в плащ.
Движимый любопытством, Андре-Луи бросился вдогонку и, нагнав прохожего, хлопнул его по
