Таня виделась с Юрой редко. Заезжая, он проводил у них часок-другой, не дольше. С каждой встречей они становились старше, но если Юрий казался ей по-настоящему взрослым парнем, то она виделась ему маленькой девочкой. Юра смотрел на Таню чуть покровительственно, она же – мечтательно и немного боязливо.
Затем Юрка исчез, за два года не пришёл к Зарубиным ни разу.
И вдруг появился без предупреждения на очередном дне рождения Тани.
– Всем привет! – гаркнул он с порога, вручая Тане охапку ромашек. – А вот и я. Не ждали? Так, кажется, вопрошал незабвенный Илья Репин?
Юра очаровал всех гостей. Лариса Краснова и Маша Фролова, две ближайшие подруги Тани, были потрясены тем, что у неё, оказывается, есть взрослый знакомый парень. Из него нескончаемым потоком лились красивые слова. Он казался им героем, шагнувшим в их общество прямо с киноэкрана. Маша и Лариса влюбились в Юру с первой же минуты, они буквально не отрывались от него в течение всего вечера, из-за чего Таня потом не разговаривала с ними целую неделю. А Юрка беззаботно хохотал:
– Молодёжь, не пришпоривайте время! Всему свой час.
Девочки обиженно морщили носики:
– Ты считаешь нас салагами? Между прочим, нам уже почти шестнадцать!
– Бедняжки, совсем старухи, – улыбался он в ответ.
Уходя, поцеловал Таню в раскрытую ладонь и сказал, глядя ей в глаза:
– А ты хорошеешь, малыш.
– Но тебе больше понравились эти две… – Она осеклась и отвела взгляд.
– Неужели ревнуешь? Но ведь мы просто друзья, Танюха, я же тебе вроде брата. Или я чего-то не знаю?
– Да, вроде брата, – она сжала губы. – Только мне сегодня уже исполнилось шестнадцать, а этим двум ещё полгода до шестнадцати тянуть.
– Это круто меняет дело, – произнес Юра глубокомысленно, но Таня видела, что в глазах его плясали озорные смешинки.
– Ты меня серьёзно не воспринимаешь, – пожаловалась она.
– Воспринимаю. Но я, Танюха, смотрю на вещи иначе, потому что опыта у меня всё-таки побольше твоего будет, – теперь Юра не смеялся. – Между прочим, ты могла бы поздравить меня с поступлением в институт.
– Поздравляю. Сейчас ты уйдёшь и совсем пропадёшь в круге своих друзей… и подруг… Да, да, подруг. Я же вижу, как ты… как на тебя все глазами зыркают!
– Не ревнуй, тебе рановато.
– И тебе будет совсем не до меня, – продолжала она с нескрываемой грустью. – Уйдёшь и пропадёшь. Исчезнешь, как два года назад…
Так оно и случилось. Он снова исчез. Как-то раз она осмелилась набрать номер его телефона, но никто не поднял трубку.
Минул год, Татьяне исполнилось семнадцать лет. От Полётова не было никаких известий. Он легко затерялся в круговороте её исканий, увлечений, переживаний. За последние полгода она дважды успела влюбиться, и оба раза без сожаления рассталась со своими кавалерами, чем безмерно удивила подруг. Теперь была увлечена каким-то рок-гитаристом, с которым случайно познакомилась на его концерте, где её едва не затоптала толпа одуревших от музыки зрителей.
Но однажды Татьяна увидела Юрку во сне. Он шагнул к ней из темноты, одетый в длинную чёрную мантию, поцеловал в губы, страстно и долго, как в кино, и сказал:
– Я ухожу, малыш, но обязательно вернусь к тебе. А ты пока взрослей и не летай на консервных банках с крыльями.
На поясе у него сиял длинный кинжал с инкрустированной рукояткой. Ножны кинжала были украшены золотой арабской вязью. По обе стороны от Юры стояли огромные псы, заросшие длинной чёрной шерстью. Они лениво помахивали тяжёлыми хвостами. Из их разинутых пастей свисали набок красные языки, раздвоенные на конце, как змеиные.
– Зачем ты уходишь? – спросила Таня.
– Мне надо скрыться. Ведь я не тот, за кого выдаю себя…
Он натянул на голову неизвестно откуда взявшуюся чёрную маску, которая туго обтянула его голову, будто проглотила её. Тёмная одежда сделала Юрку абсолютно невидимым во тьме. Бездонное пространство шевельнулось, и Таня поняла, что она находится внутри гигантского существа, именно оно, должно быть, проглотило её и Юрку. Но что это за существо? Зачем оно заглотило их? И почему именно их вдвоём?
В следующее мгновение какая-то неведомая сила вторглась в тело Тани. Сила имела форму и размеры, но Таня не могла определить их. Она лишь ощущала, как нечто неодолимое вливалось в неё снизу, словно поток очень тёплой воды; вливалось мягко, усыпляюще, но вместе с тем это нечто было плотное, как земная твердь, оно толкало Таню, встряхивало её, растягивало, чуть ли не разрывало между ног. Девушка млела, истаивала под напором силы, выворачивалась наизнанку, стремясь отдаться натиску целиком, чтобы не осталось ни единой клеточки тела, не испытавшей буйного наслаждения, не то убивавшего её, не то возрождавшего из небытия.
Вокруг продолжала клубиться непроглядная тьма, рядом не было никого, но Таня почему-то точно знала: всё дело в Юрке. Это из него изливалась неведомая сила, сладко терзавшая Таню. Вдруг разом всё прекратилось. Пространство было неподвижным, колыхание исчезло, инородная сила, распиравшая девичье тело, уплыла во тьму.
Таня испугалась и закричала:
– Юрка, не уходи! Не уходи!
От этого крика она проснулась. Сердце учащённо колотилось. Шея была напряжена так, будто она кричала на самом деле. Некоторое время Таня сидела в кровати, обхватив колени руками, и вслушивалась в себя, в гул своего тела. Из-за распахнутого окна доносились шумы летней ночи. Постепенно, убаюканная шелестом листвы, она вновь погрузилась в сон.
СТУПЕНИ
Юра Полётов рос домашним ребёнком, он был окружён неотступным вниманием матери. Её забота настолько плотно его охватывала, что временами он думал: мать ненавидит его и в действительности не беспокоится о нём, наоборот, издевается над ним, выставляет беспомощным дурачком в глазах других людей. Вечерами она стояла над ним и, оскалившись по-собачьи, проглядывала тетради с домашними заданиями, выискивая ошибки, за которые готова была наброситься на сына с язвительными замечаниями.
– Ты опять тройку схлопотал? Что у тебя, мозги отсутствуют? А ты подумал, какими глазами я буду смотреть в лица наших друзей? У всех дети как дети, учатся прилежно, а мне достался сын-троечник, лентяй! – шипела она.
Юрка не мог понять, почему мать должна была стыдиться его троек. Разве она ходила в гости с его тетрадками и дневниками? Разве об этом кричали на улицах? Кому вообще было дело до его отметок? И почему бы лучше не похвастать его замечательными рисунками, в которых ему не нашлось бы равных не только в классе, но и во всей школе? А разве кто-нибудь называл плохими его сказки, сочинённые на уроке литературы?
Он не понимал, почему мать имела право стесняться его троек по математике, а он не имел права стесняться её выкрашенных в ядовитый жёлтый цвет волос и пунцовой помады на губах. Не мог он также взять в толк, почему мать позволяла себе устраивать безумные семейные ссоры, когда она, истерично крича, упрекала отца в неверности, разбрасывала по всей квартире свои вещи, вытащенные из шкафа. Мать позволяла себе любое проявление чувств, однако отказывала в этом всему остальному миру. Более того, если кто-то выражал свои эмоции или мысли, с которыми она не была согласна, она почему-то всегда воспринимала это как личное оскорбление, хотя речь шла вовсе не о ней. Её нетерпимость к людям не знала границ. Как отец уживался с нею?
Как-то летом мать уехала на курорт, а через несколько дней пришло известие, что она утонула, свалившись за борт во время морской прогулки на катере. Юре не пришлось увидеть её бездыханного посиневшего тела, отец не повёз его на похороны, желая оградить от тяжёлых впечатлений. Юра вообще
