Льюис Кэрролл
СИЛЬВИЯ И БРУНО
Предисловие
Описание воскресного дня, проведенного детьми одного из последующих поколений, слово в слово заимствовано из разговора с другом детства и письма, присланного мне одной знакомой леди.
Главы, озаглавленные «Фея Сильвия» и «Месть Бруно», представляют собой — с незначительными изменениями — перепечатку маленькой сказки, написанной мною в 1867 г. по просьбе будущей миссис Гэтти для «Журнала тетушки Джуди», который она тогда издавала.
Мысль о том, чтобы собрать из всего этого большой роман, впервые возникла у меня в 1874 г. Шли годы, и я записывал и записывал странные события, всевозможные странные идеи и отрывки бесед и разговоров, появлявшихся — бог весть почему — всегда неожиданно, почти не оставляя мне выбора: либо тотчас же записывать их, либо предать забвению. Иногда можно проследить источник этих случайных вспышек интеллекта: это может быть книга, читавшаяся в то время, или неожиданный поворот мысли, возникший в ответ на какое-нибудь замечание друга; но часто они приходят своим собственным путем, возникая a propos[1] как беспримерные примеры, по всей видимости, логически необъяснимого случая, своего рода «следствие без причины». Такова, например, концовка «Охоты на снарка», которая пришла мне в голову (как я уже отмечал это в «Театре» за апрель 1887 г.) совершенно неожиданно, во время уединенной прогулки; таковы опять-таки пассажи, явившиеся мне в снах, причина появления которых осталась неясной для меня самого. В этой книге есть по крайней мере два примера таких фраз из сна: первый — когда моя Госпожа говорит «это часто случается в семействах и чем-то напоминает любовь к всевозможным сладостям», а второй — подтрунивание Эрика Линдона над домашним уровнем сервиса.
В конце концов я обнаружил, что являюсь обладателем необъятной массы всевозможной литературы, которую — если благосклонный читатель позволит заметить это — нужно всего лишь сшить прочной ниткой сквозного сюжета, чтобы получилась книга, которую я собирался написать. Всего лишь! Легко сказать. Во- первых, задача эта представлялась мне совершенно безнадежной, разве что натолкнула меня на куда более ясное, чем прежде, понимание истинного значения слова «хаос»: мне подумалось, что мне понадобится лет десять, а то и больше, на то, чтобы разобраться во всей этой уйме странных вещей и фактов и понять, какую историю из них можно выстроить, поскольку именно рассказ вытекает из фактов, а не факты — из рассказа.
Рассказывая все это, я избегаю малейшей тени эгоизма, но поскольку я искренне полагаю, что некоторым из моих читателей будет интересно узнать во всех подробностях историю возникновения этой книги, которая теперь, по завершении, кажется настолько простой и бесхитростной, что они могут подумать, будто она писалась попросту страница за страницей, подобно письму, которое начинается с начала и оканчивается в конце.
Да, разумеется, повести можно писать и таким образом: и мне даже кажется, что не будет неуместным сказать, что я чувствовал, что оказался в весьма невыгодном положении (по правде сказать, я считал это настоящим несчастьем), будучи обязанным выдавать определенное количество вымысла в определенное время, чтобы считать, что я «выполнил свою задачу», и, подобно всем прочим рабам, делать «известное число кирпичей». Говоря о повести, состряпанной таким образом, я могу поручиться только за одно: что она должна быть сплошным общим местом, не заключать в себе никаких новых мыслей и быть поистине изматывающим чтением!
Этот сорт литературы получил весьма красноречивое название — «заполнитель места», которое можно расшифровать как «нечто такое, что может написать каждый, а читать не сможет никто». Я не берусь утверждать, что в этой книге нет ни строчки подобного материала; иногда ради того, чтобы поместить ту или иную сцену на подобающее место, мне приходилось дополнять страницу двумя-тремя такими строчками. Но я даю честное слово, что нигде не вставил ни слова больше, чем это было необходимо.
Мои читатели могут получить удовольствие, пытаясь определить, сколько именно «заполнителя» содержится в том или ином пассаже. Так, прикидывая, как располагается текст на страницах, я обнаружил, что в одном отрывке есть 2 слишком коротких строчки. И я восполнил этот недостаток, но не вставляя слово тут и два — там, а честно написав две строки. Ну как, дорогие читатели, догадались, что это за строки?
Более сложная загадка (для любителей сложностей) — читая «Песню садовника», попытаться определить, в каких случаях (если таковые имеются) стихи были адаптированы к окружающему их тексту и в каких (опять-таки если таковые были) текст адаптирован к стихам.
Пожалуй, самое трудное в литературе — по крайней мере, я так считаю, и это не мой добровольный выбор: просто я вынужден принимать вещи как они есть — написать нечто действительно оригинальное. А самое легкое: когда оригинальная строка уже написана, следовать ей и написать еще хоть несколько на столь же высокой ноте. Не берусь судить, была ли «Алиса в Стране чудес» оригинальным произведением, но, по крайней мере, в процессе писания ее я не пытался сознательно подражать чему бы то ни было; но я отлично знаю, что с момента ее выхода в свет появилась добрая дюжина книг, имеющих тот же самый или близкий сюжет. Та тропинка, которую я проложил, наивно полагая, что я — «первый, дерзнувший выйти в открытое море», стала теперь изъезженной дорогой, а все цветы на обочине давно обратились в пыль, так что попытка вновь вернуться к той же стилистике закончилась бы для меня полным провалом.
Итак, в этой книге, в «Сильвии и Бруно», я стремился — не берусь судить, насколько удачно, — проложить еще одну тропу. Хорошо это или плохо, но это лучшее, что было в моих силах. Эта книга написана не ради денег, не для славы, а только вследствие желания предложить детям, которых я любил, некоторые размышления, которые окажутся не лишними в часы невинных развлечений, составляющих сущность Детства; а также в надежде предоставить им, да и другим тоже, некоторые мысли, которые, смею надеяться, не совсем гармонируют с размеренными ритмами Жизни.
И если я еще не совсем истощил терпение моих читателей, мне хотелось бы воспользоваться возможностью — ведь, быть может, мне в последний раз удается обратиться к такому множеству друзей — поделиться некоторыми идеями, приходившими мне в голову, рассказать о книгах, которые я хотел бы написать, что я в значительной степени и попытался сделать, но у меня не было сил и времени довести дело до конца, в надежде, что, если мне не удастся (ибо года мелькают слишком быстро…) закончить начатое, другие смогут продолжить мой труд.
Итак, прежде всего — Детская Библия. Это должны быть только подлинные события и тщательно подобранные выдержки для детского чтения и соответствующие иллюстрации. Главный принцип отбора, который я признаю, заключается в том, что религия должна предстать перед ребенком как откровение любви. Не стоит томить и мучить детский ум историями преступлений и наказаний (кстати, исходя из этого принципа я опускаю предание о потопе.) Подбор иллюстраций не вызовет особых затруднений; новые просто не потребуются, ибо существуют сотни превосходных иллюстраций, срок авторского права на которые давно истек, и для их качественного воспроизведения можно воспользоваться фотоцинкографией или каким-либо аналогичным процессом. Книга должна иметь удобный формат и, разумеется, привлекательный переплет — красочный, четкий, броский — и, главное, картинки, как можно больше картинок!
Во-вторых, книга выбранных мест из Библии: не просто изречения, а целые отрывки по 10–20 стихов каждый, для заучивания наизусть. Такие выдержки показали себя весьма полезными; их можно повторять и про себя, и цитировать вслух, когда прочесть их по книге затруднительно или даже невозможно; например, лежа ночью в постели, сидя в вагоне поезда, прогуливаясь в одиночестве по парку, в старости, когда зрение слабеет и человек слепнет, а самое главное — когда болезнь не позволяет нам читать или заниматься какими-нибудь другими делами, обрекая нас на безмолвие в течение долгих, томительных часов. Как остро в такие минуты осознаешь всю истинность восторженного восклицания царя Давида:
