Ну да, конечно! Вот тут вот сейчас начнем делить золото, как будто речь идет о бутылке водки. Ойва Юнтунен начал объяснять с официальными нотками в голосе, что это глупо – прямо здесь приступать к дележке. Нужно подождать довольно приличное время, потому как власти следят за домом и, думается, выследили Сутинена.
Ойва дал подельнику две тысячи крон на первое время и заявил, что тому лучше всего было бы сейчас уйти.
– Найди где-нибудь хату и давай встретимся завтра, например, в десять в том кабаке на Слуссене, как он там называется.
– Да-да, в 'Бренде'. Ну, тогда я пошел. За пять лет ни разу пива не попил. Смотри не забудь, в десять встречаемся. Ну бывай, Ойва!
Слушай, приятно было увидеться, ведь столько лет прошло. Имею в виду, что вот так, на свободе.
Ойва Юнтунен смотрел, как Сутинен пересек парк и скрылся за зданием библиотеки. Ему стало немного жаль этого несчастного бандюгу. Пусть насладится, чертяка, хотя бы одними сутками свободы. По мнению Ойвы, этого было для него более чем достаточно. Он приготовил себе взбадривающий коктейль и набрал номер своего друга Стиккана, одного из королей стокгольмского преступного мира.
– Как делишки, как детишки? Вот и славно. Послушай, мог бы ты организовать для меня взлом сегодня ночью? Скажи кому-нибудь из твоих братков, чтобы, например, разбили витрину какого-нибудь часового магазина.
Только предупреди, чтобы никаких отпечатков пальцев, особенно на вещах. Ну а потом скажи, чтобы он утром к десяти подошел к 'Бренде'. Там будет сидеть финн, помнишь, Сутинен Крутой Удар. Помнишь, он у тебя как-то несколько лет назад угнал фуру с товаром в Хельсинки? Сделай так, чтобы все вещи оказались у него. Скажи, мол, схорониться тебе надо – придумай, в общем, что-нибудь.
Он на это пойдет, еще тот бандюга. Пусть твой человек угостит его пивом, он наверняка утром будет с приличного бодуна.
– Ты чего задумал? – поинтересовался Стиккан.
– Да так, свои разборки. Отправь этого Сутинена с часами якобы на место встречи, понимаешь? Потом сообщи в полицию. Обычная история: мужичка с пылу с жару обратно в камеру.
Стиккан прекрасно все понял. Он только поинтересовался, нельзя ли часть украденного прикарманить в качестве платы для своего человека, который обстряпает все это дело.
– Часами больше, часами меньше — это меня не касается, – не стал возражать Ойва Юнтунен. – Кроме того, я мог бы тебе и Еве купить билеты во Флориду. Говорят, что в это время года там не так душно. Так что, договорились?
На следующее утро Сутинен Крутой Удар сидел в 'Бренде' с раскалывающейся похмельной головой. К нему подкатился какой-то мелкий воришка-швед, угостил пивом и предложил заработать. Нужно было якобы где-то в полдень отнести полиэтиленовый пакет с краденым товаром в одно надежное местечко на углу. Дело обычное. Но вот только он договорился встретиться с одним корешем.
Пару часов прождал Сутинен Ойву Юнтунена в кабаке, держа в руке пакет с украденными часами и серебряными подсвечниками.
Затем ему надоело ждать, и он понес часы в уговоренное место.
Но и там никого не было видно.
А через мгновение к нему подкатила светло-серая 'вольво'. Двое молодцев в штатском вышли из машины, попросили показать, что у него в пакете, а затем защелкнули на татуированных запястьях Сутинена наручники.
Когда Стиккан позвонил Ойве Юнтунену и сообщил, что с Сутиненом 'все в порядке', Ойва участливо вздохнул. Такая вот штука эта жизнь. Есть люди, которым свобода ни к чему, а Сутинен Крутой Удар был как раз таким.
Из Лонгхольмена же доносились новые слухи, и пострашнее прежних. Убийца-рецидивист коммерц- техник Сиира отправил королю Швеции уже пятое прошение о помиловании. Среди уголовников поговаривали, что смирившийся со всеми тюремными правилами убийца-рецидивист мог наконец-таки выйти на свободу. Ойва Юнтунен с тоской думал о легендарных монархах прошлого. Если бы в стране еще были такие короли, то напрасно бы Сиира просил о помиловании. Такой субъект, как он, в мгновение ока оказался бы на виселице. А нынешний Карл Густав просто молокосос, этот что угодно подмахнет...
Ойва Юнтунен хорошо знал рецидивиста Сииру. На его счету действительно масса преступлений, за которые он понес наказание, и еще больше оставшихся безнаказанными. Это был удивительно жестокий человек, сущий дьявол, зверски избивавший и иногда даже убивавший свои жертвы. Такого на понт не возьмешь, как Сутинена. Уж он-то заполучил бы свою долю золота, не мытьем, так катаньем.
Но если Сиире отдать один слиток, то останется еще два. И как знать, не станет ли Сиира требовать также долю Сутинена? Ойве стало казаться, что самым безопасным вариантом было бы оставить без своей доли и Сииру.
– Убийцам нужно железо, а не золото, – решил Ойва Юнтунен.
Лучше убраться из Стокгольма раньше, чем Сиира выйдет из тюрьмы. У 'мокрушника'–рецидивиста было целых пять лет, чтобы сплести интригу против своего бывшего подельника. Ойва Юнтунен не собирался сидеть и ждать, что же там за пять лет напридумывал коммерц-техник. Нужно было бесследно исчезнуть, быстро и надолго. Флорида казалась правильным решением.
Но Флорида разочаровала Ойву Юнтунена. После прохладного Стокгольма тропическое побережье было жарким и шумным. Дни проходили в основном за выпивкой, ибо никаких других занятий не было. Деньги таяли на глазах.
Ойва Юнтунен познакомился с несколькими типами из Страны Суоми, которые отсиживались во Флориде. Как правило, у этих приятелей на совести были невыплаченные налоги, фиктивные банкротства, растраты, взятки и так далее. Некоторые занимались коммерцией, другие тратили неправедно нажитые на родине деньги. На трезвую голову эти мужички вовсю хвалили свободный американский образ жизни, но напившись до положения риз, они со слезами на глазах говорили о тоске по родине. Беженец тоскует по своей родине, даже если он и преступник.
Финны часто устраивали междусобойчики: жарили мясо на вертеле, плескались в бассейнах и толковали о последних здешних убийствах и грабежах. На этих вечеринках всегда бывали плотного телосложения коммерсанты, загорелые, заплывшие жиром, потягивавшие виски. Приходили разные бывшие мисс с первыми признаками морщин и начавшие полнеть манекенщицы, а также несколько списанных бортпроводниц. Заглядывали на огонек и офицеры, до сих пор еще спорившие о боях с русскими в карельских лесах; пара-тройка летчиков гражданской авиации, лишенных летных прав. Затем множество хохочущих вдовушек, которым повезло похоронить своих финских мужей-горняков; дамочки эти коротали последние золотые денечки за растапливанием целлюлитовых слоев на своих задницах и ворчали по поводу нищенского уровня жизни в Старом Свете. По ночам праздники финской диаспоры заканчивались усталым беспутством, которое поддерживалось меланхоличными народными песнями. Наиболее популярной была 'Распустились листочки в Карелии милой'.
Один крупный чиновник, некий мистер Ябала, родом из Саволакса, ранее носивший фамилию Яппиля, рассказывал Ойве о своем житье-бытье. У него была огромная яхта, красивый дом в хорошем районе и две машины. Был бассейн, и баба в нем плавала, вообще-то совсем недурная собой баба. Казалось бы, чего еще было желать этому благополучному республиканцу? Ан нет...
– Я уже пять лет не пробовал ряпушки, веришь ли, Ойва? Иногда так чертовски хочется фрикаделек, что аж в животе жжет. Ты же знаешь эти местные гамбургеры.
Ябала жаловался также на то, что уже много лет не видел самого обычного трамвая.
– Эх, проехаться бы на 'трешке' от Каллио до Торговой площади, купить там десяти килограммового лосося и засолить его. Здесь продают только эту океаническую рыбу с белым мясом, и всегда надо за ней ехать на своей машине.
А больше всего мне здесь не хватает баньки по-черному. Ты только подумай! Из парилки прямо в озеро, а потом прохлаждаться на лавке возле бани. Здесь даже болонской колбасы не купить! Да что там – гамбургера путного и то у них днем с огнем не сыщешь. Если бы я смог выбраться в Суоми хотя бы на одну ночь, то сходил бы в сауну, съел бы, черт побери, за один присест килограмм холодной болонской колбасы и
