целительницу; поворот головы разбудил боль в избитом теле – всё-таки он пропустил несколько сильных ударов.
– Кукушка – это… – он замялся, не зная, как бы объяснить всё побыстрее и покончить с неприятной обязанностью. – В общем, большего оскорбления для магуса любого клана попросту не существует.
Эсме удивленно подняла брови.
Не поняла…
– Ты ведь знаешь, что эта птица не высиживает яйца, а подбрасывает их в чужие гнезда? Так вот, если в семье магусов рождается ребенок, полностью лишенный способностей, то говорят: «Его принесла кукушка».
– Вот это да! – ахнула целительница. Джа-Джинни, против всех ожиданий пересмешника, сохранил бесстрастное лицо… быть может, он всё и так знал? – Нет, я что-то не могу поверить! Разве такое возможно – чтобы магус, и без способностей?
– Возможно… – Хаген потупился. – Мало того, в последние годы кукушата рождаются всё чаще. Обычно дар просыпается в наших детях годам к трем, но кукушат зачастую можно опознать в младенчестве по каким-нибудь… э-э… странностям. Шесть пальцев на руках или ногах, перепонки, чешуя, вертикальные зрачки… – Он дернул себя за отросшую бело-рыжую прядь. – Или совершенно белые волосы.
– Но ты же умеешь менять лица, – растерянно проговорила Эсме. – Я совсем запуталась!
– Нашему другу-оборотню приходится постоянно доказывать, что он не кукушка, – встрял Джа-Джинни, одной короткой фразой объяснив то, что так и не сумел высказать Хаген. – Доказывать словами, кулаками… по-всякому.
Пересмешник развел руками – дескать, вот так.
– Теперь понятно, – вздохнула целительница. Больше вопросов она, к великому облегчению Хагена, не задавала – почувствовала, что разговор ему неприятен? Для этого и мысли читать не нужно, у него всё на лбу написано.
– Это не считается, – сказал пересмешник неожиданно для самого себя, сказал – и смутился. Эсме тоже смутилась, а крылан выдал всезнающую ухмылку. – Раз сама не говоришь, я придумаю, чем тебя отблагодарить. Ты ведь даже не догадываешься, что сделала для меня сегодня. Это больше, чем жизнь…
– Ну, тогда придумывай! – милостиво разрешила девушка. – Мешать не буду.
И в этот миг пересмешнику показалось, что он вновь встретился с жуткими обитателями экватора – по крайней мере, ощущение внезапно нахлынувшего чужого присутствия было точно таким же. Понадобилось долгое-долгое мгновение, чтобы Хаген осознал: присутствие-то на самом деле не чужое, а очень даже знакомое – так незаметный легкий ветерок, к которому привыкаешь за много дней, неожиданно превращается в жестокий шквал. «Невеста ветра», до сих пор сохранявшая почтительное расстояние, ворвалась в его сознание, а вместе с ней – капитан.
И капитан был очень зол…
… – Ты по-человечески мне скажи, чего хочешь-то?
Во взгляде, который рыжий матрос устремил на своего случайного знакомого, было безграничное доверие, возникающее после третьей кружки обжигающей сарьи. Три кружки – и первый встречный становится роднее отца и матери вместе взятых, а на следующий день ночные откровения забываются без следа.
Это, конечно, в лучшем случае.
– Я? – Глаза у Хагена блестели, но непутевому матросу по имени Грейди было невдомек, что блестят они не от хмеля, а от предвкушения: ещё бы, такая жирная рыба – и сама в сеть идет да поплотнее в неё заворачивается! – Я уже тебе обьяснил, чего хочу… на фрегат ваш попасть… всю жизнь мечтал!
– Всю жиз-знь? – насторожился матрос, и пересмешник досадливо поморщился. Спешка могла всё безвозвратно испортить, а других шансов у него не будет, это Хаген знал точно. – Ты же говорил, что с тех пор, как… как семью потерял?
– Ну да! Всю жизнь с тех пор, как…
Сказанное не имело значения, нужно было лишь довести Грейди до того состояния, когда море по колено, а мостовая – мягче перины. Хаген присмотрел этого парня ещё днем, когда впервые выбрался на палубу «Невесты ветра», мокрый и дрожащий. По большому счету, ему придется изменить лишь лицо и волосы, а на это есть в распоряжении всё, что нужно.
Кошелек на поясе Грейди.
Комната на втором этаже, которую Хаген заботливо снял для своего пьяного друга… за его же деньги, естественно.
Лавка в квартале отсюда – посреди всякой мелочи для прекрасных дам там обязательно отыщется нужная краска. Дверь закрыта, конечно, но с каких это пор его останавливали замк
И самое главное – целая ночь впереди!
– Не связ-зывайся с Крейном, – вдруг сказал матрос таким серьезным и обманчиво-трезвым голосом, что Хаген на миг растерялся. – Он… страшный.
– Да ну?
– Ну да! – передразнил его Грейди и, заглянув в пустую кружку, нахмурился. – Съест тебя, как кархадон – ам! Съест, и не заметит! Налей ещё, а?
Хаген налил. Он уже не притворялся, что пъет – Грейди достиг того блаженного состояния, когда беседуешь не с собутыльником, а с собственной персоной, – и мог немного расслабиться. Как всегда в такие мгновения пересмешника охватили воспоминания: он вновь ощутил бурю чувств, разыгравшуюся в его душе при виде изумрудно-зеленых парусов. До той поры всё шло из рук вон плохо, он отчаянно жалел, что из всех городов выбрал Кеттеку, а ведь интуиция-то не подвела! Хваленое чутьё Локков, наследство предков.
А Кристобаль Крейн вовсе не казался на вид таким уж страшным, как твердил Грейди. Он, конечно, был суров, но капитану иного не полагается. Легкий налет высокомерия и некоторое бахвальство – что ж, чего ещё ждать от пирата, о чьих похождениях слагают песни? Забавно, что портрет, который Хаген мысленно нарисовал для себя исходя из собранных слухов, совпадал с реальностью лишь в одной детали, которая мнилась ему самой невероятной – глаза у Крейна и впрямь были разноцветные. В остальном он выглядел хоть и несколько молодым для такой широкой известности, но всё-таки обычным человеком, а вовсе не великаном, в гневе мечущим искры из глаз или способным убить незнакомца за то, что тот без спросу прокрался в трюм его фрегата.
Раз так, задание Её Высочества становилось выполнимым, хотя Хаген понятия не имел, как объяснит капитану свой маскарад…
– Так-так-так, – негромко сказал Крейн, оглядывая притихших матросов. Выглядел он очень уставшим, как будто не спал всю ночь. – Когда мне в следующий раз понадобится отлучиться на берег, вы тут друг друга поубиваете?
Хаген опустил голову. Был миг, когда он понадеялся, что капитан всё поймет, но надежда оказалась слишком зыбкой: Феникс прожил среди людей много лет и вполне мог позабыть, что означают некоторые слова. Хотя, с другой стороны, его глаза для обычного человека – всего лишь забавная шутка природы, а вот для магуса – такая же странность, как белые волосы самого Хагена и принцессы Ризель.
Капитан одарил пересмешника долгим взглядом.
– Впрочем, – сказал он наконец, – на этот раз я знаю виновного. Бэр! Кажется, наш друг Умберто хочет поразмышлять о вечном, а публика мешает. Проведи-ка его вниз.
Вниз! Хаген похолодел – ему было известно, что это означает. Провинившегося матроса ждал трюм «Невесты ветра», все прелести которого магусу уже довелось испытать на собственной шкуре: сырость, холод, неприятное зеленоватое свечение стен, шебуршание маленьких лодок по углам и укоризненное молчание фрегата.
– Сам пойду! – Умберто отступил к люку, упреждающе выставив правую руку перед собой. Он был очень бледен и глядел на капитана пристально, не мигая, но говорить при этом умудрился спокойно, слегка насмешливо. – Вниз, так вниз.
Бэр посмотрел на Крейна – и остался на месте.
«Неужели никто не заступится? – подумал пересмешник, оглядев собравшуюся на палубе
