Он долго осматривал сахар сквозь свои очки и даже попробовал кусочек кончиком языка. Все смотрели на него молча. Наконец он сказал:
— Мышьяк. Вкус горькофатый, запах чеснока.
— Казаринов сахар отравил! — закричал Беспойск. — Надо выяснить, в чём дело.
— Он нас всех хотел уморить! — кричал бледный Медер. — Дайте Чурину жиру и молока. И сейчас же надо донесть капитан Нилоф…
— Нилов уже знает, — сказал Панов, усмехнувшись. — Мы послали ему половину сахара.
— Верно! — закричал Беспойск. — Его смерть нам не нужна! Надо его предупредить.
Он накинул на себя шубу и выскочил из комнаты.
Немного спустя Чурин умер. И меня послали в Большерецк, вдогонку за Беспойском, чтобы сообщить ему эту печальную весть.
10. Измена
Всю версту до Большерецка я бежал, изредка останавливаясь, чтобы перевести дух. Но, должно быть, Беспойск тоже бежал. Нигде на всём пути даже издалека я не видал его.
У ворот крепости часовой загородил мне дорогу ружьём. И только здесь я увидел Беспойска, переходящего двор. Я перескочил через ружьё и крикнул часовому:
— Бегу к главному начальнику!.. Вот с ним…
Часовой не стал возражать, я перебежал двор и вскочил на комендантское крыльцо. В передней я увидел на миг спину Беспойска, который быстро распахнул дверь и вошёл в комнаты Нилова. Я вбежал за ним. На столе в первой горнице кипел самовар, Нилов сидел за столом и, видимо, собирался пить чай.
Всё остальное произошло в одно мгновение. Беспойск подбежал к столу и смахнул на пол чашку Нилова. Нилов вскочил и закричал:
— Чтоб ты…
Беспойск тут же вкратце рассказал ему всё происшествие. В сахаре — яд, сахар получен от Казаринова, он и отравил. Вот почему пришлось разбить чашку.
Нилов слушал молча. Потом начал быстро креститься. Очевидно, угроза смерти его потрясла. Лицо его делалось всё более и более красным. Он повернулся, желая сделать что-то, и тут заметил меня.
— Тебе что здесь надо? — закричал он очень громко.
— Меня прислали сказать, что охотник Чурин умер от яда.
— Умер!.. — воскликнул Беспойск и поднял руки. — Умоляю вас, господин капитан, покарать отравителя. Ведь смерть из этой чашки подбиралась и к вам…
Нилов махнул нам рукой, и мы удалились в соседнюю комнату, спальню. Я хотел уже уходить, но Беспойск задержал меня. Да и двери из спальни не было, кроме той, в которую мы вошли.
Мы слышали, как Нилов вызвал солдат. Одному велел привести Казаринова, другому — убрать осколки посуды. Сам начал шагать по комнате, не заходя к нам.
Я оглядел спальню. Посередине её стояла огромная кровать с горой подушек. Рядом с кроватью столик, а на нём высокий подсвечник литой меди.
Немного погодя я увидел в окно, как по двору прошли солдат и Казаринов. Беспойск чуть-чуть приоткрыл дверь и начал смотреть в щель. Я тоже подошёл.
Казаринов прямо с порога начал кланяться Нилову и поздравлять его с Новым годом. Я не узнал самодура-купца — до такой степени льстиво он поздравлял коменданта.
— Спасибо, спасибо, — ответил Нилов голосом притворно добродушным. — Я тебя чайку попить пригласил и о деле поговорить надо. Садись, гостем будешь…
Казаринов уселся и перевёл дух. Должно быть, приглашение через солдата его испугало. Но, видя добродушие коменданта, он успокоился.
— Чайку выпьешь? — спросил Нилов.
— Покорнейше благодарю.
Нилов сам налил ему чаю, поставил чашку перед ним, пододвинул сахар. Сказал грозно, тоном начальника:
— Пей внакладку.
И положил ему в чашку куска четыре. Казаринов тоненько засмеялся, принимая эти четыре куска за особую милость главного начальника.
— Пей!
Казаринов налил чай в блюдце и принялся дуть. Я дрожал от волнения у своей щели, представляя себе, как сейчас купец упадёт на пол, а потом умрёт.
— Хороший чаёк, — тем временем говорил Нилов, расхаживая по комнате. — И сахар хороший. Мне его вчера ссыльные в подарок прислали.
Казаринов поставил блюдце на стол. Глаза у него полезли на лоб. Рот открылся. В ужасе он глядел на Нилова.
— Что же не пьёшь? — вдруг заорал Нилов. — Пей!
Казаринов поднял блюдце, но сейчас же опустил его.
— Позвольте чая не пить, ваше благородие, господин благодетель! — сказал жалостливо.
— Пил, что ли?
— Так точно…
— Ну, от одной чашки с тобой ничего не сделается. Пей!
Казаринов медленно сполз со стула и стал на колени:
— Позвольте не пить. Век за вас буду бога молить…
— Да нешто на коленях о таком деле просят? — спросил Нилов. — Почему не можешь?
— Если от ссыльных этот сахар, то он того…
— Что — того?
— Отравлен немножко.
— Как — отравлен? Почему отравлен?
— Разрешите сказать, ваше благородие. Хотел я отравить ссыльного Беспойска. Потому мышьяку в сахар и подбавил.
— Да как ты смел? Как ты смел? — закричал Нилов и начал бить купца ногами. — Самодурствовать вздумал, чёртова головушка! Да я тебя в подвале сгною!..
Купец униженно кланялся, подметал бородой пол, лепетал:
— Явите божескую милость, ваше благородие… Дозвольте говорить… Всё разъясню.
Нилов ткнул его носком в ухо и отошёл, тяжело дыша. Очевидно, он очень устал. Уселся в кресло, обтёрся платком, сказал ему спокойнее:
— Ну, говори, в чём дело.
— Не извольте сердиться, ваше благородие, что я Беспойска уморить решил…
— Как — не извольте сердиться? Ведь он ссыльный, на моём попечении. Учитель… Военнопленный…
— Ну точно, учитель и у меня в доме бывал. Только я записку, ваше благородие, под дверью нашёл…
— Какую записку? От кого?
— Не могу знать. Без подписи записка была. И было в ней сказано, что ссыльные собираются бунт устроить. Вас убить, нас всех перебить и на корабле уплыть в Индию. И всему этому коновод — поляк Беспойск. Вот почему я его на тот свет спровадить решился.
— Покажи записку, — сказал Нилов отрывисто.
— Не могу-с. Я её уничтожил по прочтении, как велено было. Не хотел вас беспокоить, вот и взял на себя грех…
Казаринов замолчал и уже с хитринкой посмотрел на коменданта. Нилов стоял посередине комнаты,
