полученную с оставленных серчером роботов информацию. Предпоследней стадией колонизации является спуск людей-техников, чьей задачей ставится контроль над строительно-монтажными дроидами, монтирующими первый контур планетарной базы колонистов. Обычно время, за которое дроидам удается построить пригодную для жизни, безопасную автономную базу, варьируется от одной до трёх недель — в зависимости от места посадки.
Конечно, колонизация непригодных для жизни планет длится гораздо больше времени. Строительно- монтажным дроидам приходится возводить не только первый контур базы, но основную её часть. Если климат и атмосферу планеты можно изменить, корабль-колонизатор начинает этот процесс, могущий затянуться на долгие десятилетия.
В заключение процедуры первичной колонизации на планету спускается половина экипажа и солдат, среди которых всегда найдутся специалисты в самых различных областях. Они будут первыми поселенцами, которых вскоре сменят команды рабочих и ученых с ближайших миров. После высадки части экипажа с корабля планета считается колонизированной.
Корабль-колонизатор возвращается на базу для подготовки к новой миссии, а к планете стягиваются какие-либо ресурсы для дальнейшего более или менее форсированного освоения.
— Вошли в атмосферу, — продолжал комментировать полёт старший техник, — Скоро сядем: сорок две минуты до посадки.
Модуль постепенно снижался, уходя всё глубже и глубже в атмосферу, пробивая местный воздух слой за слоем. Над полушарием планеты, обращённом к «Колумбу», неторопливо, но уверенно вставало солнце — красный гигант спектрального класса М. А над тем местом, где должна сесть шлюпка, начиналась гроза.
ЭПИЗОД 3
Здание Главного Управления Полиции.
Город Керинг.
Планета Офелия.
Шон Даско на работу сегодня опоздал: сломался дверной замок его жилого блока, вследствие чего пришлось ждать ремонтника. Полицейский патрульный опоздал на работу на целых сорок минут и был крайне удивлён большому скоплению своих коллег у двери кабинета начальника Управления — обычно к восьми сорока большая часть полицейских находится на маршрутах.
Ещё больше он был удивлён, когда заметил патрульных, у которых сегодняшний день являлся выходным.
— Что случилось? — спросил Шон у первого же человека, широкоплечего гиганта в голубой форме. Ростом гигант был не меньше двух метров, а шириной как минимум полтора, что невольно заставляло втягивать голову в плечи при его приближении.
— Какова!? И ведь кому-то повезёт! — ответ гиганта, на бирке которого чернела надпись «Служба безопасности космопорта», заставил Шона отпрянуть от него.
С каких это пор в здании Управления бродят психи?..
Не делая больше попыток узнать, что же происходит, Даско направился к своему кабинету, попутно обходя возбужденных полицейских, шепчущихся наперебой о чем-то своём, только психам известном. А в том, что все вокруг сошли с ума, Шон почему-то был глубоко уверен.
Не дойдя пары шагов до двери, ведущей в тихий, спокойный, ставший уже таким родным и таким надоевшим кабинет, Даско по внутренней связи услышал, лающий голос шефа — Собаки Баскервиллей, как за глаза его кликало почти всё Управление. От мысли, что придётся снова пробиваться через возбужденных полицейских, эпицентром внимания которых была замочная скважина в дверной панели кабинета шефа, пришло отчаяние. Именно так это чувство окрестил Шон. Нездоровый интерес окружающих к кабинету шефа и предстоящий визит в этот самый кабинет почему-то заставлял нервничать.
— Народ, разойдись! Дайте ему пройти! — пропел секретарь начальника Управления, худощавый мужичок в голубой форме и больших очках, яростно защищавший замочную скважину от форсированной атаки взглядов более чем тридцати пар глаз. Пропел, как Шону показалось, с явными оттенками восхищения и зависти в голосе.
Уже ничего не понимая и всячески противясь вызывать в голове мыслительные процессы, Даско подошёл к двери, открыл её и замер на пороге кабинета начальника Управления Полиции города Керинга, Хаккама Веласкеса.
Веласкес нервно ходил туда-сюда вдоль большого стола.
— Даско, где тебя черти носят?! Ты опоздал на целый час! — шеф явно был не в духе. Впрочем, не в духе он был всегда, но сегодня — особенно. Это было видно по красной от пота шее, выправившейся сзади из брюк форменной голубой рубашке и дергающемуся правому веку.
Не успел Шон раскрыть рта, чтобы начать извиняться за опоздание и придумывать мыслимые и немыслимые отговорки, как Хаккам Веласкес уже оказался около него. Небрежно оттолкнул, буркнув что-то нецензурное, и проорал в освободившийся дверной проём:
— Чего столпились, олухи!? Живо за работу! Клинский, разгони их!
Секретарь принялся что-то щебетать, но шеф захлопнул дверь, дергающейся походкой прошел к своему креслу, тихо, но весьма отчётливо бормоча проклятия в адрес всех полицейских Офелии, и сел за широкий, заваленный горами распечаток, микродисков и папок неизвестного назначения стол.
Напротив Хаккама-Собаки Баскервиллей сидела незнакомая девушка в полицейской форме. Именно эта девушка заставила Шона буквально врасти в пол, и именно она была причиной того, что за дверью шли ожесточенные баталии за право поглазеть в дырочку для ключа.
Она была прекрасна. Волнистые каштановые волосы едва доходили до плеч, обрамляя божественной, как подумалось Шону, красоты лицо с большими ярко-голубыми — в цвет форменной рубашки — глазами, маленьким, чуть вздёрнутым кверху носиком и ярко алыми, вызывающе красивыми губами, в которые бравый патрульный офицер Полиции тут же захотел яростно и страстно впиться. Стройную её фигуру свободная полицейская форма не скрывала, а наоборот подчеркивала. Незнакомка выглядела так, будто бы сошла с картинки забытой когда-то, но недавно возрожденной мультипликации «аниме».[4]
Девушка сидела в пол-оборота к шефу, смотря на противоположный угол, где стоял древний несгораемый шкаф черного цвета, успевший изрядно облезть. Было видно, что она сильно напряжена и растеряна. И это немудрено: в кабинет Собаки Баскервиллей все служащие Управления старались не заходить. Более того — обходить стороной. А если уж шеф вызывал, то шли доблестные патрульные к его кабинету с видом приговорённого к лазерной казни человека, внутренне беспрестанно крестясь. И всегда этих людей провожали молчаливые взгляды, в которых помимо сочувствия ясно читалась мысль «как- хорошо-что-это-не-я».
Вообще, Хаккам Веласкес был человеком незлым, но чрезвычайно вспыльчивым. А когда он горячился, то мог такое наговорить, так морально уделать, что люди, побывавшие в разных передрягах, где порой не раз приходилось рисковать своей жизнью, готовы были расплакаться и убежать подальше от этого «злого дядьки», как маленькие дети. Но — признавали все — Веласкес был прекрасным руководителем Управления Полиции, отличным организатором всех полицейских дел, и в разговорах, касающихся службы, был справедлив. И, наверное, мало таких людей, кто б его ненавидел. Боялись — все, ненавидели — единицы, не больше. Правда, офицер Даско не относился ни к тем ни к другим.
— Даско, ты случаем не отупел за выходные? Хотя было бы там чему тупеть. — Последнюю фразу, заставившую Шона наконец-то отойти от ступора, Веласкес произнес, выдергивая из-под груды каких-то бумаг тонкую зеленую папку. — Рапорт об опоздании напишешь потом, а сейчас ознакомься с этими бумагами. И побыстрее.
Даже если и нашлись б в кабинете шефа свободные стулья, он всё равно не потрудился бы пригласить Шона присесть. Не испытывая, тем не менее, никакого желания садиться, офицер принял из рук шефа папку, раскрыл её и углубился в чтение. Через несколько секунд он поднял на Веласкеса недоумённые
