советским офицерам все свои записи.
Пирогов вернулся возмущенный и злой. Через час его вызвали опять. Он стал отлучаться все чаще и чаще, ему просто не хватало времени, чтобы отбиваться от юридических наскоков властей.
Еще через день в их домике раздался телефонный звонок, и мужской голос на немецком языке попросил разрешения посетить «мистера Ильина в его домашней обстановке».
— Кто это говорит? — спросил Ильин.
Профессор Сигэл. По поручению своего университета.
— У вас ко мне дело?
— О да! Речь будет идти о вашем замечательном открытии. Университет, который я представляю, хотел бы знать ваше мнение о путях развития биологической науки.
Ильин подумал и сказал:
— Хорошо. Я вас жду.
Он довесил трубку и повернулся к Маше:
— Кажется, снова есть охотники завладеть нашим препаратом. Теперь уже иным путем.
Профессор Сигэл выглядел вполне корректным, благовоспитанным человеком. Может быть, он и в самом деле был таким. Во всяком случае, Сигэл не стал ни юлить, ни изворачиваться, а повел разговор напрямик, облекая его, конечно, в форму вполне джентльменскую.
— Мое предложение, коллега, сводится к следующему. Наш университет давно и довольно плодотворно работает над биологическими темами, весьма близкими к вашему открытию. Нас очень заинтересовали ваши деятельные шаги в этой области. Признаюсь, что вы обогнали нас. Мы преклоняемся перед вами. Как бы вы посмотрели на предложение переехать к нам на постоянную работу?
— К вам, на постоянную работу?!
— Ну да. Рассматривайте мое предложение как официальное. Я располагаю сведениями о том. что наше правительство без всяких проволочек оформит для вас и ваших близких гражданство. Никаких юридических и политических препятствий для работы у нас не останется.
— Вы забываете о препятствиях моральных…
— Согласитесь, коллега, что в настоящее время вы пока человек, как бы это сказать, без гражданства… В вашем положении говорить о каких-то моральных сторонах дела нет, мне кажется, необходимости.
— Вот как! Но ведь я — советский человек, вы это прекрасно знаете!
— Конечно. Однако у вас до сих пор нет советского паспорта. Как примут вас Советы, вы не подумали?
Ильин закусил губу:
— Ваше предложение, господин Сигэл, мне не подходит. Я уеду только к себе на Родину. И мое открытие не продается. Оно принадлежит моему народу. Не знаю, поймете ли вы…
Посетитель недоумевал. Он поднял брови, постучал по столу пальцами, сказал:
— Оклад — три тысячи долларов в месяц, коллега. Целое состояние. Устраивает вас?
Деньги никогда не прельщали меня, профессор. Если бы я был корыстен, я уже был бы миллионером.
— Ну, а если я захочу купить у вас рецепт зеленого препарата? Без всяких лишних разговоров. Миллион. В любой валюте. И немедленно. Всю жизнь вы будете обеспеченным человеком, мистер Ильин. Спокойная и роскошная жизнь, когда есть деньги!
Это было слишком. Аркадий Павлович встал. Сигэл понял, что миссия провалилась и его выпроваживают.
Не желая признать свое поражение, Сигэл сделал над собой усилие и с улыбкой проговорил:
— Я вижу, Ильин, что вас трудно уговорить. Ну что же, тем хуже для вас. Забудем об этом неприятном разговоре. На прощание мне хотелось бы предостеречь вас…
— Предостеречь? От чего же?
— Мы располагаем некоторыми сведениями о фирме «Эколо». Ее сотрудники скрылись, но они не кончили борьбы. И они не простят вам, Ильин. Опасность вас ждет за каждым углом. — Он многозначительно посмотрел на Ильина и Бегичеву. — У нас вы и ваша очаровательная подруга были бы в полной безопасности.
Ответа не последовало.
Сигэл ушел.
На следующий день Ильина вызвали в суд. Он отправился туда с Машей. В домик они уже не вернулись. До суда Ильин и Маша были определены в помещение предварительного заключения. Обвинение гласило: «Увечье двух граждан страны, попытка их физического уничтожения».
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,
Франц Кобленц отсидел свои три недели в тюрьме.
— Ты коммунист? — спросил чиновник, брезгливо отставив нижнюю губу.
— Коммунист.
— Можешь идти. Да не торопись. Скоро опять будешь здесь. Примем как старого знакомого.
Франц Кобленц ушел. Он сразу же бросился искать Ильина. Но ученого в том доме не было.
— Под арестом ваш Ильин. Его судить будут… — сказал ему привратник.
Тогда Кобленц уехал за Рейн, в то самое местечко, где во время войны находились лаборатория и лагерь для особо режимных заключенных. Он нашел кое-кого из бывших заключенных. Он сумел объединить их. В одном из городов Восточной зоны Германии группа уцелевших узников фашизма обратились в суд. И суд заочно осудил полковника гитлеровской армии профессора Вильгельма фон Ботцки за истязание людей и бесчеловечные опыты над заключенными. Приговор был суровый и справедливый: смертная казнь.
Этот приговор Кобленц привез в Гамбург.
Почти одновременно в Польше народный трибунал судил группу фашистских преступников, которые орудовали на территории Польши во время войны и уничтожили десятки тысяч людей. В числе приговоренных к смерти был отъявленный мерзавец Габеманн.
И этот приговор оказался в Гамбурге.
Великолепные документы для характеристики «прекрасных граждан отечества» — фон Ботцки и его достойного друга!
Советское командование приняло меры, и гамбургская инсценировка оказалась под ударом. Но католическая печать, выставляя перед собой, как щит, идеи гуманизма, морали и веры, продолжала травлю русского ученого. Его обвинили в жестокости, варварстве, личной мести, в использовании открытия для насаждения вандализма и дикости, для уничтожения религии и всего человечества.
В качестве основного обвинения против Ильина были выставлены зеленые люди — Габеманн и Ботцки, которые находились до сих пор в одном из биологических институтов за океаном. Лаборатория этого института тщетно стремилась разгадать тайну зеленого препарата.
За несколько дней до суда в Гамбурге Ильина и Машу Бегичеву посетила делегация. Здесь были представители церкви, науки, родственники Габеманна и Ботцки и член городского управления. Делегаты чинно уселись перед удивленным ученым.
После минуты молчания очень важный мужчина встал и сказал:
— Ради спасения цивилизации и устоев человеческого общества вы, герр Ильин, должны чистосердечно раскаяться в своих гнусных делах. Мы добьемся немедленного прекращения дела и вашего освобождения в тот же день, как только два несчастных существа приобретут с вашей помощью нормальный вид, а вы сами дадите слово, что свое открытие будете использовать впредь только в гуманных целях.
Ильин откровенно рассмеялся.
