Эбби чуть-чуть порозовел, потрогал кончиком пальца свой тонкий, с небольшой горбинкой нос и промямлил:
– Ну-у что ж... я с удовольствием попробовал бы, с удовольствием.
– Да, но как именно? – допытывался Рафф, с наслаждением смакуя невероятную картину: Эбби Остин перед лицом столь игривой проблемы. – Ты ведь поклонник Миса ван дер Роэ [5], тебе подавай строгость стиля, и чистоту линий, и чтобы кругом было сплошное стекло! А как ты втиснешь все это в такой, с позволения сказать, проект?
Бинк Нетлтон и еще кое-кто из студентов подошли ближе. Остальные тоже бросили работу, и Рафф понял, что ему, по-видимому, удалось пробудить в них какой-то весенний задор или озорство – неважно, как это назвать.
– Ну что ж... я... – робко начал Эбби Остин, чувствуя себя весьма неуверенно под пристальными взглядами товарищей. Для бедняги Эбби все это было слишком уж нескромно. Рафф сжалился и пришел ему на помощь:
– Что-нибудь, вероятно, в таком вот роде... – Рафф схватил мел и подошел к длинной стене. – По заданию необходимо прежде всего предусмотреть главный зал, затем бар... – Он набрасывал мелом на стене план здания. – Ну и, конечно, десятка полтора комнат для девиц. При них ванные и уборные, потом кухни, апартаменты для мадам... – Рафф от души веселился: так приятно хоть ненадолго забыть о том, что хочется забыть, и отдаться своей нелепой выдумке. – Вот как это будет выглядеть в стиле а ля Эббот Остин Третий, то есть в духе Миса ван дер РОЭ или Филипа Джонсона[6]... Все решается в прямых углах, крыша плоская, колонны стальные, ну а стены, конечно, стеклянные... – Рафф стремительно рисовал перспективный чертеж длинного низкого здания; фасадом для него служил огромный лист стекла, за которым были видны все детали конструкции и внутреннего устройства. Под оглушительный хохот зрителей он вывел красивым крупным шрифтом надпись:
ПРОЕКТ БОРДЕЛЯ
Дипломная работа Эббота Остина Третьего.
Эбби ничуть не обиделся. Он был доволен. Что же касается Раффа, то, вытащив Эбби из его раковины, он испытал истинное наслаждение.
– Ты еще будешь благодарить меня, Эбби, – уверял Рафф. – Когда-нибудь тебе обязательно подвернется клиент, который пустит на снос один из этих мавзолеев на Бикон-стрит и построит на его месте первоклассный дом терпимости.
– Это было бы здорово, просто здорово! – сказал Эбби с такой искренностью, как будто он и вправду мечтал о подобной перспективе.
– Эбби, ты прелесть! – воскликнул Рафф.
Кто-то, кажется Бинк Нетлтон, снова рассмеялся, но вдруг умолк. Рафф успел заметить, как Бинк повернулся к дверям и поспешно стер плотоядную улыбку со своей круглой физиономии. В комнате вдруг стало тихо.
Не оглядываясь, Рафф понял, что в гости к ним пожаловало само Изящество в лице долговязого Мэтью Пирса. Да, Пирс был тут как тут: синий костюм, жесткая рыжеватая шевелюра и щеточка усов. Почему у него такой грозный вид? Или это только кажется – такая уж у него репутация?
Пирс внимательно осмотрел комнату, как будто кого-то искал. Он уже собирался уйти, когда его синие, глубоко посаженные ледяные глаза уперлись в размашистый набросок мелом на боковой стене.
Отыскивая в кармане сигарету, Рафф услышал, как ерзает на своем табурете Эбби Остин. Бывали в жизни Раффа минуты, когда ему ужасно хотелось, чтобы его крупная фигура дала некоторую усадку и вписалась в более заурядные, более, так сказать, анонимные габариты.
– Мистер Пирс!.. – начал Рафф.
Тот, казалось, не слышал: он изучал чертеж на стене. Затем повернулся к Эбби и сурово уставился на него.
– Вы меня разочаровали, Остин, просто разочаровали. – Кивком головы он указал на чертеж. – Что за непростительное упущение! Вы забыли повесить над входом красный фонарь!
Секунда молчания, потом кто-то хихикнул, а затем раздался всеобщий – даже чересчур громкий – взрыв хохота. Рафф смеялся вместе со всеми, и тоже слишком громко, потрясенный открытием, что Пирс оказался в конце концов человеком.
Затем Рафф сказал:
– Должен сознаться, что это дело моих рук. Эбби тут совершенно ни при чем.
Пирс поднял густые брови:
– Ах, это вы, Блум? – (Еще одна черная птичка в невидимом списке!) Больше он ничего не сказал, но, уже пройдя через комнату, повернулся: – Завтра я жду посетителей из ООН, и мне вдруг пришло в голову, Блум, что не мешало бы стереть со стены этот шедевр.
Ни слова не говоря, Рафф подошел к стене и стер чертеж. Он вспомнил, как отец говаривал ему: 'Все на свете несложно, Рафф, кроме людей'.
Неторопливое, как бы между прочим брошенное, замечание Бинка Нетлтона:
– Ходит слух, что фирме 'Пирс и Пендер' нужен молодой архитектор. Почему бы тебе не предложить свои услуги, Рафф?
Рафф не ответил и уселся за доску.
– Экая незадача! – сказал Эбби Остин, качая головой и улыбаясь ему.
Склонившись над доской, Рафф пристально рассматривал первый перспективный набросок своего дипломного проекта. Он взял щетку и смахнул с бумаги пыль и крошки от резинки. Закурил новую сигарету. Достал карандаш. Но он никак не мог успокоиться; у него было странное чувство, словно его сегодня в чем- то обманули, обошли. И все-таки трепет ожидания не покидал его.
А чего ждать? Неизвестно. Скорей бы уж...
Снаружи, за окнами Уэйр-д-Холла, этой мрачной тюдоровской твердыни, царил волшебный, всепроникающий весенний день; он бился о стены древнего здания и манил раффа Блума, как манил всех молодых архитекторов, хотя лишь немногим из них суждено было когда-нибудь украсить лицо своей страны новыми замечательными творениями.
Спустя два часа в атмосфере чертежной что-то резко изменилось; оперная музыка зазвучала тише, джаз на другом конце комнаты и вовсе умолк. Еще не понимая, в чем дело, Рафф оторвался от работы, выпрямился и увидел, что наступившее молчание вызвано появлением человека, который только что вошел в комнату, держа в руке желтый конверт.
Это был юноша-первокурсник в хорошо отглаженных брюках защитного цвета, белой рубашке и грязно-белых башмаках из оленьей кожи; с озабоченным и в то же время неуверенным видом оглядываясь по сторонам, он шел по проходу вдоль стены, направляясь к оконной нише. Там он остановился и протянул Раффу телеграмму.
Не успел еще Рафф взять ее, как Бинк Нетлтон заорал:
– Боже милостивый, Рафф таки получил ее!
Раффу не сразу удалось сосредоточить внимание на конверте, который он держал в руке: он слишком напряженно, весело и самозабвенно работал, махнув рукой на все приметы, и тревоги, и предчувствия, которые одолевали его с самого утра. Но в конце концов значительность минуты дошла до него: итак, игра закончилась – чья же взяла?
И вдруг его осенило: успех! Первая или, может быть, вторая премия – неважно! Какое бы место он ни занял, все равно – денежное вознаграждение обеспечено; когда наступит июнь и придет время покинуть этот замкнутый мирок, увитый спасительным плющом, ему уже не придется клянчить работу и принимать первое попавшееся предложение. Он устроится в какую-нибудь солидную фирму. Кроме того, это даст ему возможность выполнять самое важное его обязательство: регулярно расплачиваться с пресловутой мичиганской 'Частной больницей 'Сосны''. Двести долларов в месяц. Он должен вносить половину этой суммы. Ежемесячно. У него нет другого выхода, если только он не хочет передать Джулию Рафферти Блум на попечение государственной благотворительности. Джулию, которая живет теперь в призрачной, веселой
