кличке Рюдигер. Представители этой хронически уродливой и потому медленно, но верно вымирающей собачьей породы, поощряемые восторженными взглядами прохожих, вдруг обильно оросили все фонарные столбы и удобрили сотни гектаров земли.
Те из главных редакторов, которые не хлопали ушами, мгновенно отреагировали на это явление. Вскоре в каждой солидной газете на почетном месте появилась собачья рубрика, помещавшаяся чаще всего рядом с передовицей — чтобы немного разрядить политическую обстановку. Каждая рубрика имела свою специфику: большая собака, маленькая собака, пожилой хозяин, молодая хозяйка; хозяин описывает свою собаку; собака описывает своего хозяина (который при этом выполняет за нее машинописные работы, поскольку она еще не успела освоить «Word»); хозяйка говорит за свою собаку; собака анализирует сексуальное поведение своей хозяйки; собака и хозяйка дружно перемывают кости мужчинам и т. д.
Вот тогда-то Макс, тридцатидвухлетний вечный студент с большим стажем учебы, свежеиспеченный полицейский репортер очень популярной либерально-консервативной газеты «Горизонт», понял, что пробил его звездный час. И не упустил своего шанса. Он, правда, не любил собак, но все же купил Курта. Потому что увидел незанятую рыночную нишу: в этой разномастной и разношерстной авторской стае кобелей и сук не хватало собаки с артистическим талантом, способной на такие проделки и фокусы, описывая которые можно было бы заставить миллионы читателей проливать реки слез радости и умиления. Этой собакой стал Курт.
Макс увидел его на пресс-конференции в полиции, в отделе по борьбе с наркотиками. Сотрудники отдела демонстрировали новое оружие, которое использовалось в борьбе с колумбийской наркомафией. Курта взяли с собой, чтобы показать представителям прессы, как выглядит собака, натасканная на кокаин. Курт скрестил одновременно передние и задние лапы, выгнул спину наподобие гамака и стал вращать головой, как будто тренировал мышцы шеи. Глаза его были закрыты, а пасть широко открыта, язык высунут наружу.
— Он спит, — серьезно, как хирург, пояснил один из сотрудников, желая представить публике еще одно потрясающее свидетельство разрушительного действия кокаина.
Когда через несколько секунд Курт проснулся, выполнив лихой пируэт, и половина его гуттаперчевой морды оказалась глазами, крупными, весело искрящимися стекляшками кофейного цвета, а тысячи его проволочных волос встали дыбом, как наэлектризованные, Макс понял, что любой ценой должен заполучить этого пса, чтобы о нем писать.
Поскольку Курт на самом деле не имел никакого отношения к наркотикам, так как в виду преклонного возраста (двенадцать лет) находился на заслуженном отдыхе и использовался лишь как выставочный образец, полицейское начальство после нескольких недель униженных просьб Макса, не желая наживать себе врагов в прессе, в конце концов уступило его назойливому журналисту.
В первые недели Макс почти не спал по ночам. Он открывал банки с собачьими консервами и искал мячик, чтобы выманить рычащее инородное лохматое тело из своей постели, которую оно, похоже, избрало местом подготовки к очередным собачьим олимпийским играм. Но зато его рубрика «Лай на ветер» уже после трех выпусков сделала его звездой «Горизонта», а Курта — самой знаменитой собакой страны, еще до появления «Ферстля», бультерьера нового президента.
Первый выпуск: «Как Курт свистит, требуя свой чаппи». Второй выпуск (к открытию бального сезона): «Как Курт танцует на трех лапах венский вальс». Третий выпуск: «Как Курт влюбился в ирландскую сеттершу Альму и пытался покорить ее сердце задним сальто».
Потом произошло нечто ужасное. Во время прогулки в парке после очередного тройного сальто Курт распластался на земле и перестал подавать признаки жизни. Сначала Макс подумал, что это новый трюк. Но через час понял: что-то тут неладно. Оказалось, все неладно. Курт был мертв. Он свернул себе шею.
— Он не мучился, смерть наступила мгновенно, — клялся ветеринар.
Но Макс все же не смог сдержать слезы. Курт как-никак перевернул всю его жизнь.
— Курт сдох, — сообщил Макс на следующий день главному редактору.
— Нет! — возразил тот.
— Да, — сказал Макс. — Свернул себе шею. Так что рубрика тоже сдохла.
— Нет! — заявил главный редактор. — Может, Курт и свернул себе шею, но рубрика жива! Она нужна читателям. Купите другую собаку, точно такую же. Расходы мы берем на себя.
— Такой собаки, как Курт, больше нет, он незаменим, — робко возразил Макс, с трудом проглотив комок в горле, и тут же разозлился на себя за свою сентиментальность.
— Слушайте меня внимательно, молодой человек, — невозмутимо произнес главный редактор и положил руку ему на плечо. — Незаменимых собак нет. Как и журналистов. Так что найдите другого Курта. — Он снял руку с плеча Макса, дав ему тем самым понять, что разговор окончен.
— Я, между прочим, тоже один из многочисленных читателей вашей рубрики! — крикнул он Максу вслед.
Три дня Макс боролся с желанием уйти из газеты. На четвертый понял, что ему уже трудно будет обойтись без ежедневных десяти писем, двадцати звонков и тридцати мейлов от своих фанатов. Кроме того, его постель была слишком пуста для бессонных ночей, к которым он уже привык. Поэтому он плохо спал, одолеваемый депрессивными снами. На пятый день он приступил к поискам Курта Второго. На шестой нашел его. Вечером шестого дня он уже готовил для «Горизонта» четвертый выпуск «Лая на ветер».
Объединение кинологов организовало ему пропуск в клуб любителей немецких дратхааров. В этом клубе даже люди внешне напоминали Курта Первого. А у собак это сходство было еще более разительным: любая из них могла бы стать Куртом. Пять дратхааров как раз искали хозяина. Двое из них крепко спали, третий дремал, четвертый зевал. При виде пятого Макс сначала подумал, что тот тоже спит, и уже был близок к тому, чтобы разоблачить клуб любителей немецких дратхааров как секту приверженцев валиума. Но тут вдруг этот пятый дратхаар продемонстрировал вертикальный старт из положения лежа, укусил себя в воздухе за хвост и, окончательно проснувшись, к своему собственному изумлению, вновь приземлился, на все четыре лапы. Еще несколько минут он явно не мог прийти в себя после этого странного пируэта.
— Это Миф, он приехал с Крита, — пояснил собаковод.
— Нет, это Курт, и он поедет со мной, — торжествующе заявил Макс.
История приближается к следующей трагедии. Макс не мог знать, что в тот день Курт Второй (он же Миф, а с этого момента и до конца книги — просто Курт) стал жертвой внезапного нападения пчелы. Взлет с вертикальным стартом был его первым, и последним, неповторимым фокусом, его единственным отчетливым признаком жизни. С того момента коэффициент его подвижности был равен коэффициенту подвижности исконных жителей Крита в июльский день в два часа по полудни, то есть — нулю.
Четвертый выпуск «Лая на ветер» — «Как Курт стартовал в небо и кометой вернулся на землю», — казалось, воскресил старого Курта. Для Макса это был своего рода щемящий некролог, а для публики — четвертый выпуск блестящей собачье-спортивно-юмористической рубрики. Пятый выпуск — «Даже Курт иногда позволяет себе отдохнуть» — публика Максу великодушно простила. В конце концов, у каждого журналиста бывают спады и кризисы. После шестого выпуска — «Как Курт с закрытыми глазами мечтает о банджи-джампинге» — шеф вызвал его к себе в первый раз. После седьмого — «Курт все-таки двигается» — шеф вызвал его к себе в последний раз. Он объяснил ему, что журналистика имеет прямое отношение к жизни и что седьмой выпуск «Лая на ветер» был последним, напечатанным в «Горизонте». Затем без всякого перехода похвалил Макса как толкового полицейского репортера.
