СОВЕЩАНИЕ В ЗАЛЕ КУПЕЧЕСКОГО СОБРАНИЯ
Между тем в зале Купеческой по отпетии молебствия готовились к пожертвованиям. Государь начал речь, и с первым словом слезы брызнули из очей его. Жалостью сердечной закипели души русского купечества. Казалось, что в каждом гражданине воскрес дух Минина. Гремел общий голос: 'Государь!
Возьми все-и имущество и жизнь нашу!' Вслед за удалявшимся государем летели те же клики и души ревностных граждан.
ВХОД ГОСУДАРЯ В ЗАЛУ ДВОРЯНСКОГО СОБРАНИЯ
Слезы блистали еще на глазах государя, когда он вошел в залу Дворянского собрания «…»
При выходе государя Петр Степанович Валуев схватил меня за руку и сказал:
'Пойдем, Сергей Николаевич! Я представлю вас государю'.-'Ваше высокопревосходительство!-отвечал я,-теперь не до меня'. Не этим словом вырвав руку, я опрометью бросился с крыльца. Предчувствуя, что до моего приезда долетят рассказы стоустой молвы в семейство мое, я поспешил домой.
Сбылось мое предчувствие. Застаю бедную жену мою в страдании и в горьких слезах. Некоторые из услужливых моих знакомых настращали ее, что мне за отважные мои возгласы в собрании не миновать беды. 'Молись богу, мой друг!-сказал я плачущей жене моей,- знаю, что меня позовут, а потому на всякий случай заготовь белый жилет и белую косынку. Когда потребуют, то поеду во фраке. Чужой губернский мундир насмешил и меня и знакомых моих'.
Неизъяснима была душевная пытка жены моей. Куда ни бросалась она для какой-нибудь отрадной вести, везде убеждали ее ждать участи своей и укрепляться верою: так напугал голос мой, раздавшийся в собрании Дворянском по одному порыву душевному.
ПЕРЕЛЕТ ДВУХ СТОЛЕТИЙ ОТ 1612 ДО 1812 ГОДА
Остановимся здесь и-можно остановиться: два столетия совершили дивный ход.
Совершили, или лучше сказать, одно столетие перешло в другое с достопамятными событиями своими, хотя и не в таком исполинском объеме.
Отчего это? Кроме солнца и области небесной, кроме земель незаселенных, в России возникла новая Россия с иными нравами, обычаями, мнениями и действием мыслей. Отчего же и в новой России обращались к старинной России, отчего 1812 года вызывали тени Минина и Пожарского? Отчего вместе с ними вызывали и заветную речь русскую?
В мире духовном бог и слово возносятся на одной чреде. Слово скрепило союз вещественной вселенной; слово, слитое с мыслью, образовало общество человеческое. Слово жизни, слово задушевное, сберегло 1612 года бытие России, где бури грозные со всех сторон расшатывали заветное древо, укорененное родным словом в недрах почвы отечественной. 'Аще корня не будет, то к чему древу прилепиться?' - так говорили предки наши и летели к Москве и в Москву к поддержанию древа жизни русского Отечества.
Нашествие 1812 года встретило в России Европу. И так не внешнее оружие изменило мысль, что Россия не в Москве. За несколько лет до нашествия громкие раздавались рукоплескания на берегах Невы, когда в трагедии Крюковского не князь Пожарский, но сочинитель, сказал:
'Россия не в Москве, она в сердцах сынов…' 'Но думаете ли вы, что величие города заключается в груде камней и зданий?
То есть в памятниках бездушных и безгласных?'(Тацит. (Прим. автора.)) В причудливых изворотах тщеславного света и в вихре суетливости некогда сердцу высказываться сердцу; некогда вдруг и, так сказать, налетом вдохнуть в себя жизнь, исторгнутую из души призраками холодного быта светского.
ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ С ГРАФОМ Ф. В. РОСТОПЧИНЫМ 19 ИЮЛЯ 1812 ГОДА
Между тем часу в одиннадцатом возвращаюсь с прогулки. Жена моя почти без памяти сидела на софе. Увидя меня, она вскричала: 'От графа Ростопчина приехал ординарец!' 'Я ожидал этого; а ты молись богу и вели подать мне косынку и белый жилет'. Переодевшись, поспешил я к графу, находившемуся тогда в Москве, а не на даче. С графом был только адъютант его Обресков.
Подбежав ко мне, граф сказал: 'Забудем прошедшее, теперь дело идет о судьбе Отечества' (С декабря 1809 до этого времени мы были в личной размолвке с графом. (Прим. автора.)).
ВОЗЛОЖЕНИЕ ОСОБЕННЫХ ПРЕПОРУЧЕНИИ НА СОЧИНИТЕЛЯ 'ЗАПИСОК'
Взяв со стола бумагу и орден, граф продолжал: 'Государь жалует вас кавалером четвертой степени Владимира за любовь вашу к Отечеству, доказанную сочинениями и деяниями вашими. Так изображено в рескрипте за собственноручною подписью государя императора. Вот рескрипт и орден'.
Адъютант бросился улаживать в петлице орден, а граф прибавил: 'Поздравляю вас кавалером'. С этим словом поцеловал он меня и продолжал: 'Священным именем государя императора развязываю вам язык на все полезное для Отечества, а руки на триста тысяч экстраординарной суммы. Государь возлагает на вас особенные поручения, по которым будете совещаться со мною'.
'Благодарю государя,-отвечал я,-но позвольте мне поспешить к жене моей. У нее трое суток отзывается в ушах звон сибирского колокольчика'.
Не стану описывать восторга жены моей. Минуло более двадцати лет, но миг нашего
