драться с Ансардом, — виновато проговорил Берг. — Я не хотел.
— Я знаю.
— Я убил его.
— Ты поступил так, как считал нужным. Берг покачал головой:
— Нет. Это не я. Я мог бы… отказаться… бросить все и уйти… позволить убить себя в конце концов…
— Ты так думаешь?
— Ну… не знаю… Значит, это они все затеяли? Швырнули нас в самое пекло? Эта нечисть, маленькие уродцы…
— Ну что ты… почему — уродцы? Они такие, какими почему-то считают нужным показываться, вот и все. Тень, отброшенная в нашу реальность. Язык пламени на ветру. Они — всего лишь разум, Берг. Разум, которому доступно все. Абсолютно все. И что, по-твоему, он будет делать — веками, тысячелетиями…
— Ты хочешь сказать, что все это время они просто разыгрывали спектакль?
— Ну да.
— Но зачем? Для кого? Сами перед собой? Леон покачал головой:
— Нет. Не перед собой. Перед нами. Это мы — зрители. И одновременно — участники. А они — наблюдатели за зрителями.
— Почему, ну почему они так взялись за нас? Леон пожал плечами:
— Потому что мы — чужаки… Ведь так интересно поработать с совершенно новым материалом… Вот они и поработали… Должно быть, им любопытно было следить, как с нас постепенно спадает налет цивилизации.
Мы ведь были такие гордые, такие самоуверенные… Такие чертовски снисходительные. Разве нет?
— Думаешь, поэтому? Эрмольд… Что-то он там толковал насчет свободы воли, когда я…
— Ты так и не понял? Не было никакого Эрмольда. Как личности, я имею в виду. То есть был какой-то ничего не значащий тип при дворе Орсона. Мелкая сошка. А тот Эрмольд, которого мы с тобой знаем, появился, когда появились мы. Их резидент, посредник. Медиум. Потому что, понимаешь ли, они не могут манипулировать нами впрямую. Вот им и понадобился кто-то наверху. Чтобы подталкивать нас под руку, направлять… Еще одно отражение. Вроде Сорейль — ведь она была просто проекцией наших потаенных желаний: твоих и моих.
Берг помолчал, подумал…
— Ансард назвал меня убийцей. Сказал, что это я виноват во всем.
— Так оно и есть. Отчасти. Не будь нас, Солер, скорее всего, стоял бы по-прежнему. Ворлан уцелел бы. Ансард не прибыл бы ко двору. Не решился бы на убийство родича. Да что там, ни потопа, ни чумы, ни голода, ни войны с Ретрой — ничего бы не было…
— Значит, весь этот армагеддон…
— Затеян по случаю нашего прибытия. Так удачно все совпало: наше прибытие, вспышка сверхновой… Они и не удержались. Ты знаешь, я иногда думаю, что и вспышка сверхновой — их рук дело. Чтоб если уж конец света, так по всем правилам.
— Брось! Уж не настолько они всемогущи!
— Разве? Наверняка им подвластно и пространство, и время. Они могут перемещаться куда угодно, с любой скоростью, просто не хотят. Зачем? Всемогущие, бессмертные. Или почти бессмертные. Ты представляешь, как им скучно? Век за веком смотреть одну и ту же мыльную оперу. А тут появились мы.
— Такое — такой размах? Космический! И все — ради каких-то двух пришельцев?
— А почему нет? Они могут себе это позволить. Представляешь, как они веселились?
— И вся эта цивилизация…
— Их рук дело? Полагаю, да. Не цивилизация — модель… Гомункулюсы, самовоспроизводящиеся биороботы… фигурки в часовом механизме… Спектакль, где актеры так вжились в роли, что забывают об этом. А если они начнут нести отсебятину или фальшивить, их можно в любой момент отозвать.
Он вздохнул и виновато поглядел на Берга:
— Ты знаешь, я все думаю… А вдруг это и вправду они?
— Кто — они? — спросил Берг почему-то шепотом.
— Предтечи. Отцы-основатели. Те, кого мы так долго искали. Вот они, сидят в уголке, подмигивают нам из тьмы, хихикают и потирают руки. Как ты думаешь?
— Черт, — сказал Берг. — Не знаю. Это… это обидно.
— Это больше чем обидно, — подхватил Леон. — Это унизительно. Надеюсь, в Корпусе нам не поверят. Просто решат, что мы свихнулись от непредвиденных испытаний. А если поверят?
— Нет, — решительно сказал Берг. — Нет. Этого нельзя допустить.
— Да, — Леон кивнул, — ты понимаешь, о чем я. Великие прародители, мифические отцы-основатели — пусть они такими и останутся. Пусть человечество и дальше продолжает искать их на задворках Вселенной. Быть может, все-таки найдет. Настоящих. Мудрых. Величественных.
— Но… если это и есть настоящие?
— Кто об этом узнает?
— Никто, — решительно сказал Берг, — никто. Во всяком случае — не от меня.
…Что-то изменилось — слабый порыв ветра пробежал по кустам ракитника, дым от костра, прежде поднимавшийся вверх, распластался по земле.
Леон обернулся к Айльфу. Юноша сидел выпрямившись, его открытые глаза, не мигая, отражали пламя костра. И тогда он почувствовал у себя за спиной чье-то присутствие. Он медленно обернулся.
— Леон, — охрипшим голосом произнес Берг. Каменное изображение корры ожило. Оно просто соскочило со стены и теперь стояло перед ними, колеблясь на ветру, точно язык пламени, и сквозь него можно было увидеть, как шевелятся и трепещут на ветру ветви ракитника.
— Черт побери, — сказал Леон, — это действительно вы?
— Какая разница? — мягко произнес корра. Сказал ли он это на самом деле? Или то, что Леон сейчас слышал, не было словами — во всяком случае, звуковыми волнами, колеблющими воздух?
— То, что вы сейчас видите, это до известной степени мы.
Леон поднял ветку, пошевелил ею в костре.
— Ну и? — спокойно сказал он.
— Не хотите со мной разговаривать? Изображение ухмылялось и приплясывало, но Леон не чувствовал больше ни отвращения, ни ненависти. Скорее жалость. «Я их не понимаю, — думал он, — но они так одиноки. Что с них возьмешь». А вслух сказал:
— Говорить? О чем? Вы же все равно не скажете правды.
— Правду? — усмехнулся корра. — Ее и нет. Знаете, со скольких сторон можно смотреть на одно и то же? Сколько зрителей, столько и правд. Какую вам надо?
— Да нам, пожалуй, достаточно одной, — сказал Леон. — Это все?
— Не совсем. Ваш корабль уже на орбите. Они пытаются с вами связаться. Мы уже дали сигнал — правда, почему-то они думают, что это ваш сигнал. Утром придет челнок. Он, собственно, уже в пути. Мы посадим его сюда, на луговину.
— Зачем? Я хочу сказать, почему вы это делаете? Какой вам в том интерес?
— Никакого.
Он пропал, вновь появился.
— Вы хорошо играли. Считайте это вознаграждением.
— Пропадите вы пропадом, — сказал Леон без выражения.
Берг, который все это время мрачно молчал, глядя на корру исподлобья, неожиданно начал медленно подниматься, бормоча:
— Сейчас я его…
Леон поймал его за плечо и заставил сесть обратно.
— Это же только изображение, — пояснил он мягко, как ребенку. — Призрак.
— Вы ведь ничего им не скажете, правда? — спросил корра. — Они такие… такие обидчивые… и уже достаточно сильны, чтобы доставить нам некоторые хлопоты. Конечно, в этом тоже есть что-то… найти
