автомобиля!
Если бы дело картинками «Феррари» и закончилось, то не писать бы мне историю Мела Шпильмана в рубрике «Великих афер». Однако главные экспонаты его музея хранились не в доме, а по соседству — в гараже: шесть роскошных Каваллино, созданных гением Энцо Феррари, украшали конюшню нашего героя. Легендарная F-40 в чисто гоночном исполнении (из тех, что в 80-е годы уходили по полтора миллиона долларов за штуку, а очередь ожидания растягивалась на два-три года), не менее легендарная Testarossa, 308-я модель, также переделанная для автогонок, 288 GTO и скромненький «Боксер». Поодаль, в закутке, бедными родственниками жались одноместный гоночный Renard в стиле Indy Car и волшебница Lola T-332 Formula 5000 с восьмицилиндровым двигателем «Шевроле», доведенным до ума знаменитым тюнинговым ателье Lozano Brothers Porting. Для транспортировки всех этих сокровищ использовался 13-метровый двухуровневый трейлер, выполненный по спецзаказу (120 тысяч долларов), с автоматической рампой, встроенным пит-стопом (установка скоростной смены колес, воздушный компрессор для подкачки шин, цистерна для топливной дозаправки), жилым помещением, кабельной телевизионной установкой, спутниковой антенной, умывальником и душевой. Как оказалось, все свободное от шмона покойников время Мел Шпильман проводил в полном согласии со своим аристократическим хобби: принимал участие в престижных гонках на спортивных автомобилях коллекционных моделей. Такая вот была «шинель» у современного Акакия Акакиевича.
Однако все это добро пришло не сразу. Мелу Шпильману пришлось изрядно попотеть для материализации своих вожделений.
После исторической подмены сослуживца на посту Харона Шпильман больше не возвращался к перекладыванию бумажек. Он перешел в отдел временного администрирования, где проработал до 1987 года. Пребывая в должности, Мел крепко держал себя в руках и не позволял вольностей в стиле «Audemars Piguet». Он ничего не крал, а лишь обзаводился нужными знакомствами в управлении судебно-медицинской экспертизы, хосписах, больницах, судах, банках и домах для престарелых. А также набирался большого житейского и профессионального опыта, досконально изучал подводные камни и неожиданные обстоятельства, сопровождающие сложную работу временного администратора: то невесть откуда всплывет затерявшийся родственник покойника, то объявится завещание.
В 1987 году окружной судья Том Викерс подал в отставку, а с приходом нового начальника состоялась структурная перестройка: должность Мела Шпильмана была ликвидирована, а его самого перевели в секретариат районного совета (district clerk’s office). При этом все дела по наследованию и завещаниям сохранились за окружным отделом (county clerk’s office). Мел опять очутился в бумажно- канцелярском болоте, и, казалось, его навеки отсекли от любимого дела всей жизни. Но это только казалось. На протяжении трех последних лет Шпильман досконально изучил механизмы взаимодействия американской бюрократической системы и сделал историческое открытие: никакого реального взаимодействия не существует! Именно так: в окружном офисе происходят структурные перестановки, в районном совете меняется должностная сетка, в управлении судебно-медицинской экспертизы перетасовываются отделы, однако все это — буря в отдельно взятом стакане. Между собой широко раскинутые «крылья власти» никак не пересекаются, а взаимодействие осуществляется на сугубо личном индивидуальном уровне. Джон из офиса окружного судьи идет к Мэри из районного совета, а та отправляет его к патологоанатому Патрику — так все между собой и общаются.
И тогда Мел Шпильман делает эпохальное телодвижение: при очередном визите в управление судебно-медицинской экспертизы округа Бексар он говорит своему приятелю, главному патологоанатому, что переход на работу в секретариат районного совета никак не повлиял на его должностные полномочия, и потому он, Мелвин Шпильман, и впредь остается ответственным за организацию похорон и ликвидацию активов всех умерших, у которых нет родственников или наследников. Хотите верьте, хотите нет, но такого устного уведомления оказалось достаточно для того, чтобы на протяжении четырнадцати лет (!!!) всякий раз, как на прозекторском столе оказывался бесхозный жмур, дежурный управления судебно-медицинской экспертизы поднимал трубку и набирал номер Шпильмана: «Доброе утро, Мел! Тут тебе работки прибавилось, заезжай после обеда — заберешь очередного красавца».
Поскольку дела покойников, которых забирал Шпильман у патологоанатома, никогда не попадали в окружное управление по наследованию и завещаниям, то никто их и не отслеживал: как только Шпильман забирал труп из морга, о нем тут же забывали в управлении судебно-медицинской экспертизы, а в управлении по наследованию и завещаниям, как читатель догадывается, даже и не вспоминали. Бездыханная жертва оставалась один на один с Первосвященником Каваллино. Не удивительно, что усопшие души обретали свое материальное перевоплощение в хромированных дисках, поршнях, свечах и цилиндрах гоночных автомобилей.
Гэндальф
Из грустного потока 122 покойников, заложивших фундамент благосостояния Мела Шпильмана, я выделил парочку случаев, иллюстрирующих не только изобретательность и творческую смекалку нашего героя, но и роковую опасность, идущую рука об руку со смертельным риском в героической профессии временного администратора.
В основу обвинения против Шпильмана была положена история обворовывания старика по имени Джимми Холл. При жизни Джимми держал антикварную лавку и стыл большим оригиналом: появлялся на публике в длинном балахоне с высоким колпаком на голове и попугаем на плече. Ногти он не стриг, а наоборот — отращивал, что лишь подчеркивало его разительное сходство со средневековым магом. Всех этих подробностей из жизни Холла Мел Шпильман, ясное дело, не знал: он вообще впервые услышал это имя после того, как патологоанатом пригласил его в морг за очередным бесхозным трупом.
Схоронив экстравагантного Гэндальфа, Шпильман отправился в дом антиквара и приступил к изучению оставшихся бумаг. В голове автогонщика щелкал арифмометр: «Дом можно толкнуть тысяч за 80, девять персидских ковров, шесть ваз династии Минь, наполеоновский секретер, коллекция драгоценных камней в спальне, четыре яйца Фаберже, мессенский фарфор, огромный канделябр XVIII века, все про все… — Шпильман прищурил левый глаз, — думаю, уйдет тысяч за 200. Что у нас тут? Так: счет в местном Frost Bank на 150 тысяч долларов и там же на хранении кольца еще на 80 тысяч… Что ж, вырисовывается очень недурственная картинка», — Мел Шпильман зажмурился и мысленно пристроил в гараже новехонькую модель 1996 года — изумрудную «Пятьсот Пятидесятку» Маранелло. Внезапно его опытный взгляд выловил из аккуратной стопки книг на полке коричневый конверт, залитый сургучом. Предчувствуя неладное, Мел распечатал конверт и сплюнул от злости: «Так я и знал! Старый гнус!» Это было завещание, по которому Джимми Холл передавал все свое имущество близкому другу Джеральду Гриффину. Кое-что отходило и племяннице Карен Вингблад, которая проживала, слава богу, в далеком Детройте, штат Мичиган. Опасность представлял только Гриффин, житель Сан-Антонио, будь он неладен.
Шпильман твердо решил не упускать такой жирной добычи и бороться до последнего. В голове созревал план: «Разыграем с племяшкой партию против Гриффина!»
Мел собрал все бумаги Джимми Холла в черный пластиковый мешок, запечатал дом и поспешил в свой автомобильный музей — времени на подготовку нового завещания оставалось мало. По дороге домой он отзвонил сестре, в замужестве Деборе Миллер: «Дебка, привет! Срочно приезжай сегодня же вечером, дело на миллион баксов!» Преданная Дебка и в детстве отличалась сообразительностью, поэтому, не кочевряжась, быстро согласилась разыграть роль племянницы Джимми Холла и вступить в законное владение его домом.
В этом деле Мел Шпильман превзошел самого себя: завещание в пользу племянницы он пустил в ход только для того, чтобы продать дом Джимми Холла. Все остальное имущество, включая банковские счета, он сбыл на аукционе, якобы в пользу окружного управления по делам наследования и завещаний. Так было проще избежать лишних хлопот в банке, где (чем черт не шутит!) могли неожиданно позвонить в
