хорошим зрением, во-вторых, умеет хорошо фиксировать взглядом цель и бросаемый предмет, и, в третьих, самое главное, кто хорошо умеет концентрировать свое внимание, кто умеет сильно хотеть. Рассеянный, слабовольный и не способный сосредоточивать внимание никогда не научатся метко попадать в цель. Вы же как раз отвечаете трем первым требованиям, поэтому я и сказал, что у вас меткий взгляд и что вы — хороший метальщик… Это вам второй пример, вырванный из жизни, когда концентрированное внимание, сильное хотение способствуют полету и уже не вниз, как в примере с ястребом, а почти параллельно земле или даже вверх, если цель ваша находится высоко. Теперь дальше. Вы зацепили на столе стакан. Он падает, — подхватить его вы не успели, вам остается только провожать его взглядом до полу… И через этот взгляд вы как бы изливаете на него в миг вспыхнувшее у вас и охватившее вас целиком страстное желание поддержать падающий предмет или, по крайней мере, ослабить силу его падения… Вы даже сжимаетесь весь и приседаете, и у вас вырывается такой же нетерпеливый звук покряхтывания, как при метании камня… И очень часто вам удается взглядом поддержать стакан, и он при ударе о пол не разбивается. Это такое частое явление, что вы даже не замечаете своей роли и удивляетесь, когда стакан остается целым… Но ведь вы сами своим, упорным желанием ослабили скорость его падения и силу удара при встрече с полом!.. Вот вам три примера, демонстрирующих роль концентрированного внимания, роль настойчивого хотения… Теперь я перейду к тому, — как, упражняя, свой взгляд, а через него внимание и хотение, можно достичь того опыта, что я вам перед этим показывал.
«Пожалуй, это не фокус», — уже передумал я; примеры Вепрева показались мне достаточно убедительными.
III
Он поднялся и опять зашарил рукой по стене недалеко от стола. В стене звякнула пружина, и вверх отскочила дверка, обнаруживая внутри объемистый шкап.
— Вот… — начал он и остановился; обернувшись назад. Его лицо на мгновение исказилось гримаской досады. Я оглянулся; в полу сзади нас поднимался трап, и из подполья ловко выскочила маленькая чудная фигурка… Толстое туловище, миниатюрные ручки и ножки, совершенно лысая розовая головка с громадными на носу очками в золотой оправе.
Фигурка, запыхавшись, видимо, от возбуждения, — на что указывали два красных пятна на ее щечках, — бегом направилась к Вепреву с криком:
— Эврика! Эврика! Виноват… — вдруг заметила она меня. — Разрешите представиться: Шариков Наум Наумович, именинник 1-го декабря по старому стилю!.. — Все это он выпалил скороговоркой, шаркая передо мной ножкой.
«Должно быть, юдофоб и все прочее», — мелькнуло у меня. Вепрев счел нужным представить меня:
— Мой новый помощник, тов. Андрей, и ваш новый коллега.
— Очень приятно! Приятно!.. Вы — коммунист?
Еще один прозорливец! Но разве ему не все равно, кто я? Гм…
Вепрев прервал любопытного опять, как мне показалось, с гримаской недовольства и досады:
— Вы имеете что-нибудь сказать? Так говорите, а то мы заняты…
Вместо ответа Шариков схватил его под руку, а меня кивком пригласил следовать за собой.
— Я открыл!.. Я открыл!.. Пойдемте, покажу…. Ах, как хорошо!.. — он радовался, как малое дитя.
Мы втроем спустились по лестнице в подполье; оно было ярко освещено и своим устройством отвечало, должно быть, расположению дома. Первая комната, в которую мы попали, находилась под «рабочим кабинетом» Вепрева и была большим залом, тоже сверху донизу уставленным самими разнообразными и незнакомыми мне аппаратами и машинами.
Шариков увлек нас к крайнему столу, на котором стоял большой стеклянный ящик; на дне его была насыпана земля, а посередине высился самый обыкновенный муравейник с проворными, большими рыжими муравьями. Шариков обратил наше внимание на присутствие здесь же других муравьев, черных и небольших.
Вепрев стоял неподвижно, почему-то насупившись, в то время как его помощник суетился без устали и, все более и более розовея, сыпал беспорядочно словами, вроде: Ах, как хорошо! Вот-то славно!.. Мое почтение!..
Он соединял и разъединял какие-то провода, тянувшиеся к игрушечному по размерам аппаратику, благодаря своему рупору, похожему на граммофон. Вдруг он прервал свой лепет и замер, я бы сказал, в смущении; на лице заиграла растерянная улыбка. Вепрев тоже заметил ее и объяснил, подыскивая слова:
— Видите ли… Это совершенно новая область, в которой мы работаем… И нам хотелось бы… весьма понятно… до известного времени сохранять, так сказать, в тайне все, что вы здесь увидите…
Шариков радостно закивал круглой головкой, как китайский болванчик. Вепрев продолжал:
— Наши научные изыскания касаются борьбы с вредителями в сельском хозяйстве — насекомыми… Мы работаем над изобретением аппарата, которым можно было бы уничтожить насекомых вредных, не причиняя в то же время смерти другим, зачастую полезным в сельском хозяйстве.
Его помощник совсем расплылся в нелепой улыбке, сияя золотыми зубами и в восторге бормоча:
— Так! Так! Вот это ловко — мое почтение! Славное дело! — и пустил аппаратик в ход, предварительно направив его рупором на стеклянный ящик.
Аппаратик зашипел, увеличивая тем свое сходство с граммофоном.
Вепрев, подумав, прибавил:
— Конечно, по понятным вам причинам, мы принуждены пока умалчивать о сущности действия наших приборов…
Шариков пинцетом достал из квадратной коробочки черного муравья, сунул его в дырочку аппаратика и торжественно изрек, указывая на ящик:
— Теперь смотрите!..
Я внимательно смотрел, но ничего нового не увидал: муравьи попрежнему суетились и сновали во всех направлениях. А Шариков, очки которого, должно быть, делали его зрение чрезвычайно зорким, вдруг завопил фальцетом:
— Смотрите! Смотрите!.. Они уже подохли! Вот это славно, мое почтение!..
Тут и я заметил: черные муравьи усеяли своими трупиками дно ящика, рыжие же бесновались по- старому.
— Да! — произнес раздумчиво Вепрев. — Это изобретение — блестяще… Оно принесет человечеству громадную пользу!..
Из боковой двери появился глухонемой, тот, что открыл нам входную дверь, и знаками спросил о чем- то Вепрева. Получив такими же знаками ответ, он пошел обратно.
Показалось ли мне в результате моей чрезмерной настороженности, что глухонемой при входе и уходя кинул на меня изподтишка предостерегающий от чего-то взгляд? Или это было на самом деле?..
Кажется, я ошибся. Просто, всем глухонемым свойственны такие многозначительные взгляды. Но должен отметить: в его присутствии я чувствовал странное беспокойство.
Шариков продолжал вертеться около аппаратика, прочищая его тонкой и нежной кисточкой, и не переставая изрекал возбужденно преимущественно междометия. Удовлетворившись чисткой, — мое терпение уже грозило лопнуть, — он из другой, красной коробочки вытащил рыжего муравья и протолкал его в дырочку аппаратика. Тот снова зашипел. Мы уставились на муравейник.
Поразительно! Рыжие муравьи последовали примеру черных, и в муравейнике жизнь замерла.
Был уже первый час ночи, я поспешил распрощаться с учеными. Вепрев предложил мне прийти завтра утром: он начнет со мной заниматься, чтобы подготовить меня к работам.
Очень поздно. Но многое надо обдумать…
Ну, спать, спать! Передо мною без малого еще 3 месяца!..
