ребенком. Лицо ребенка мне показалось знакомым.
- А это, - показывая на ребенка, сказал пришелец с картины, - ваш прадед. В семейном альбоме вашей матери хранится его карточка.
Я смотрел, как мой правнук играл в шахматы с моим прадедом.
Пришелец представил меня им.
- Ваш правнук и прадед Игорь Андреевич,- сказал он. - Знакомьтесь.
На их лицах я не заметил ни малейшего удивления, только разве досаду, что им помешали играть.
- Я собрал вас здесь, - сказал пришелец, - Для того...
Оп оборвал фразу. Ему не дал ее закончить какой-то молодой человек с тонкими, как нитка, усиками.
- Мне некогда. Поймите,- заговорил он быстро-быстро, - меня ждут неотложные дела. Вы вызвали меня, когда я стоял под венцом. Не представляю себе, как чувствует себя моя невеста. А ее родители! Меня же сейчас там нет. Меня ищут. Думают про меня бог знает что. Гадают. Предполагают, что меня заставила выбежать неотложная нужда, боль в желудке. Ради бога, помогите мне честно выполнить свой долг жениха. Верните меня к моей невесте, в мой век!
- Не волнуйтесь, - сказал пришелец, - рядом с нами стоит ваш внук. Его не было бы, если бы вы не стали из жениха мужем. Успокойтесь, ваша невеста подумала, что у вас расстройство желудка. Ваше отсутствие не покажется ей слишком долгим. Здесь время течет по-иному, чем там.
Он собрал нас, разделенных и разобщенных законами времени, его необратимым ходом. Для чего он это сделал?
- Я собрал вас здесь, - снова начал пришелец, - для того...
Но он не успел закончить фразу. Молодой человек, ставший впоследствии моим дедом, схватил его за руку и стал требовать чтобы он немедленно вернул его в тот момент, из которого он его изъял.
- Меня ждут! - кричал он. - Там невеста!
Я должен прервать свой рассказ и снова вернуться в детство. Без этого вам не понять ту своеобразную логику, которую таила в себе картина, привезенная моим отцом.
Я уже рассказывал о том, как в нашем лесном домике появился таинственный гость.
Однажды я нечаянно подслушал загадочный разговор.
- Вам надо вернуться, - убеждал нашего гостя отец.
- Куда?
- Вы сами знаете куда. Картине без вас не хватает цельности. Она кажется незаконченной.
- Ерунда! - ответил гость. - Когда не станет Вас, разве мир изменится?
- Но это же Картина, а не мир.
- И то и другое.
- Все равно вы должны вернуться на свое место. Из-за вас уже имел неприятности директор музея и дежурная, которая несет ответственность за сохранность картины. Если вы не вернетесь, ее уволят.
- Пусть не дремлет на работе, - сказал сердито гость, - и не чешет язык с кумушками.
- Напрасно вы упорствуете.
Разговор отца с гостем прервала мать, позвавшая их ужинать.
Гость сидел за столом и глядел на всех так, словно не он, а мы сошли с картины. Он смотрел на нас, словно мы были сны.
Сказать про его глаза, что они большие, это значит не сказать ничего. Дело было не в величине их, а в чем-то другом. Его глазами смотрела на нас планета Идиллических пейзажей, смотрела из окна, как смотрит облако или река, как смотрит сидящая на ветке и готовая куда-то улететь птица.
Его глазами смотрел на нас его мир, и мне было удивительно и чуточку странно, когда, оставшись со мной на веранде, он сказал мне:
- Ты до сих пор не догадался, кто я?
- Кто?
- Ты!
- Что это значит?
- Это значит, я - это ты, а ты - я.
Я подумал, что он шутит, смеется и что их юмор не похож на наш. Но вдруг я почувствовал, что между мной и им уже не было той невидимой, но постоянно ощущаемой стены, которая была между мною и отцом.
Он был как река, как лес, как облако или птица, сидящая на ветке. Между ними и собой я никогда не чувствовал невидимой стены.
- Я - это ты, - повторил он.
- Я этого не понимаю. Я - это я, а ты - это ты. И мы разные. Кроме того, ты с другой планеты.
- Когда-нибудь ты поймешь, - сказал он.
- Я хочу понять сейчас.
- Тебе придется немножко обождать. Лет через десять мы вернемся к этому разговору.
- А сейчас?
- Сейчас я не смогу тебе объяснить. Мне надо подумать.
- Неужели тебе понадобится на это десять лет?
- Да. Даже двенадцать.
Мне недолго пришлось разговаривать с ним. На другой день он исчез, и, когда мать поставила прибор на том месте стола, за которым он обычно сидел, отец сказал:
- Гость не придет к завтраку.
- Почему? - спросила мать.
- Он вернулся туда, откуда пришел.
- На планету Идиллических пейзажей?
- Нет. На картину в музей. Он пожалел директора и дежурную.
Пожалел? Меня это почему-то немножко удивило. Разве жалость существует не только на Земле?
Тайна связывала моего отца с этой картиной и с самой планетой Идиллических пейзажей, и я вовсе не уверен, что когда-нибудь эта тайна перестанет быть тайной.
Все помнят слова моего отца, сказанные им на заседании астрономов:
- Планеты Идиллических пейзажей там уже нет. Не ищите. Я привез ее с собой.
Уж не намекал ли он на то, что целый мир удалось вместить в картину неизвестно как, для чего и почему?
Уж не был ли он космическим Гулливером, догадавшимся сделать то, что не догадался и не сумел сделать Гулливер Свифта?
Ученые сочли нужным принять слова моего отца за грандиозную метафору или шутку. Но как выяснилось позже, это не было ни метафорой, ни шуткой.
Я запомнил и день, и час, когда наша семья поселилась на планете Идиллических пейзажей. Это было четырнадцатое февраля, среда, шестнадцать часов. Год и столетие я не назову. Потому что это не имеет никакого значения. На планете Идиллических пейзажей свое летосчисление.
Отец захватил с собой не только мать, меня и робота Карлушу, но и свой домик с небом, берегом, лесом и рекой. Когда я проснулся на новом месте, я увидел, что все мне знакомо, ничего не изменилось.
Только позже я узнал, что река, берег, лес, наш дом и мы сами были в раме и все это называлось картиной.
