них картины музеев мира, стеллажи с хорошо изданными книгами и растерянное лицо Мамардашвили.
– Че пьете? – спрашиваю я.
– Нам не обязательно пить для того, чтобы общаться друг с другом.
Приходит Лукьянов с тряпкой. Я ухожу в гостиную.
В гостиной Урюкова курит траву. Она подносит тонкую забинтованную кисть ко рту – затягивается и созерцает. Она созерцает Медведева, который созерцает телевизор. Очевидно, что обкуренный Медведев видит, как новорожденные, – световые пятна и не больше. Белое, желтое, вот темное пятно – это я прошла между ним и телевизором. Я беру у декаденствующей Урюковой косяк и тоже затягиваюсь. Она не обращает на меня внимания. Я подхожу к окну. За окном, как всегда, зима. Екатерина Николаевна идет в школу. Я иду рядом. Мы еще живы.
– Медведев! – я слышу голос Урюковой. – Для чего ты есть, Медведев?
Медведев видит световые пятна. Медведев не слышит вопроса Урюковой.
– Лена Бардина! – кричит Урюкова, – Вы все!
Я слышу как на истеричный призыв Урюковой народ собирается в гостиной.
– Че, Симпсоны начались? – кто-то пьяно спрашивает.
– Вы все для чего? Для чего вы все? Что вы в этой жизни вообще можете? А ты че в окно пялишься? В МГУ учатся…
Урюкова затянулась.
– Конченые вы…
Лукьянову опять стало плохо.
34…
Сплю в машине. Очень надоело просыпаться.
35…
Я вхожу в нашу квартиру. Мама, как всегда, сидит у окна. Что можно увидеть в окна спальных районов? Только другие окна – больше ничего. Квадратики и квадратики. А мама сидит у окна.
– Мам, – говорю я, – что сидишь?
– Думаю… – отвечает.
– О чем? – спрашиваю.
– Да так… – отвечает.
– Хочешь, я что-нибудь приготовлю? – спрашиваю.
– Ты не умеешь… – отвечает.
– Ты мне не давала шанса… Я могу макароны по-флотски. Для этого мне нужны три мелко нарубленных морячка и макароны – больше ничего.
– Глупо… – говорит мама, не отрываясь от окна.
– Угу… – подтверждаю я.
– А что ты видишь в окне? – спрашиваю я.
– Ничего… – тихо она.
– А зачем смотришь?
– Чтобы просто смотреть… Отдыхаю.
– Тебе чаю налить? – я хочу что-то сделать для нее.
– Ну, налей…
– А мессия с нами будет чаевничать? – спрашиваю.
Мама молчит.
– Извини, че – то с юмором у меня… – становится стыдно.
Хочется обнять маму – и что-то приятное ей наврать. Вечер.
Я уже было кладу руку ей на плечо – но боюсь, что придется остаться.
– У меня все хорошо. Я живу у Урюковой – у нее места много. Вот мобильный подключила.
Я быстро переодеваюсь. Беру сотню долларов из своего потайного места и собираюсь уходить…
– Андрюша из Лондона приехал. Тебя искал. Хороший мальчик – говорит мама.
36…
– Привет – говорю я Андрюше из Лондона.
– Привет – говорит Андрюша.
– …дела.
– …дела.
