На мгновение противники расцепили объятья, и толстяк предпринял еще одну попытку бежать, но долговязый налетел на него как коршун. Оба шатнулись к окну и, взорвав витрину дождем сверкающих стеклянных брызг, вылетели на улицу.
И вот тут начался полный переполох. Завизжала сигнализация машин, закричали люди.
Толстяк вскочил на ноги первым. Стряхнув с плеч осколки, он быстро что-то прошептал. В то же мгновение от толстяка отслоилась призрачная фигура. После этого сам толстяк ринулся прочь, прямиком к Манежной площади, а его призрачный двойник, растопырив руки и плотоядно рыкнув, преградил дорогу долговязому брюнету, тоже вскочившему на ноги.
Долговязый не растерялся. Он вытянул правую руку, и в свете уличных фонарей сверкнуло узкое длинное лезвие.
Шагнув к двойнику, долговязый несколько раз быстро и ловко махнул ножом. Призрачная грузная фигура распалась на части, а долговязый перепрыгнул через тающие, похожие на сгустки слизи останки двойника и бросился вдогонку за толстяком.
Толстяк шагал удивительно быстро. Какой-то подвыпивший парень, двигавшийся навстречу, попытался сунуть ему в руку рекламную листовку, но толстяк, не останавливаясь, схватил его руками за голову, с хрустом свернул парню шею и отшвырнул в сторону.
Настигнув беглеца возле подземного перехода, долговязый прыгнул ему на плечи и сбил с ног. Затем перевернул на спину и занес над толстой шеей сверкающий клинок.
Однако к месту сражения уже подоспела милиция. Один из милиционеров сбил долговязого с толстяка и наставил на него пистолет.
– Брось нож! – хрипло дыша, крикнул милиционер. – Ну!
Толстяк неожиданно резво для своей внушительной комплекции вскочил на ноги, повернулся и побежал к Красной площади.
– Вы не понимаете! – прорычал долговязый, яростно сверкая глазами. – Он уйдет!
Милиционер снял пистолет с предохранителя.
– Стой спокойно, мужик, и все будет хорошо! – холодно отчеканил он.
Секунду долговязый брюнет стоял неподвижно, а затем выкрикнул что-то на непонятном гортанном языке, повернулся и бросился вдогонку за толстяком.
– Стой! – хором крикнули три милиционера.
Но долговязый не остановился. На бегу он подхватил с земли оброненный нож, и в этот миг милиционеры открыли огонь.
Пистолеты залаяли в их руках, как рассвирепевшие псы. После четвертого выстрела долговязый брюнет споткнулся и упал на асфальт. Из простреленной спины полилась блестящая в свете фонарей кровь. Мужчина попытался встать, но снова упал. Милиционеры опустили стволы и бросились к нему.
Между тем недалеко от Иверских ворот происходило что-то невероятное. Толстяк остановился, широко раскинул руки, словно пытался обнять небо, и громко что-то крикнул на непонятном языке.
Послышался шелест крыльев, и к толстяку стали слетаться воробьи. Их было много – десятки, потом сотни. Птичий вихрь яростно закружился вокруг толстяка. Милиционеры, туристы и прохожие остановились и раскрыв рты уставились на невиданное зрелище.
Сквозь невообразимый шум сотен воробьиных крыльев послышался хрипловатый смех, а затем голос из центра этого воробьиного смерча что-то гортанно крикнул. Слова были незнакомые, но почему-то сержанту милиции показалось, что сказаны они на очень древнем языке.
И вдруг серый смерч распался – воробьи резко рванули в разные стороны, как осколки бомбы. Прошло несколько мгновений, и они уже исчезли, упорхнули, улетели туда, откуда появились. Лишь перья темными хлопьями осели на асфальт.
Милиционеры и многочисленные зеваки обескураженно уставились туда, где еще минуту назад стоял толстяк. По толпе пробежал легкий гул. Один из милиционеров сглотнул слюну и хрипло спросил:
– Где он? Куда он подевался?
– Не знаю, – ответил ему другой и опустил пистолет, надобность в котором явно отпала.
Асфальт был усеян птичьими перьями. Чуть поодаль, возле водостока, валялись две воробьиные тушки, выглядевшие так, словно их пропустили через центрифугу. И больше ничего.
И тут толпа загалдела громче, словно все присутствующие разом проснулись от спячки и сбросили оцепенение. Засверкали вспышки фотоаппаратов.
– Всем отойти! – крикнул милиционер. – Это место преступления! Сержант, помоги!
Но сержант лишь махнул рукой, повернулся и побрел к коллегам, которые стояли возле окровавленного тела долговязого брюнета.
3
Каждый врач, практикующий больше десяти лет, наверняка помнит хотя бы один случай, который с большим основанием можно назвать чудом.
Один из коллег заведующего хирургическим отделением Ивана Ивановича Загорского своими глазами видел, как человек встал с кушетки и пошел в туалет с куском арматуры, торчащим у него из головы. Другой лечил пациента, у которого легкие были сдавлены в лепешку. Пациент не только не задыхался, но и порывался позвонить жене и крыл врачей отборным матом, пока те вставляли ему дренаж.
У самого же Загорского подобных чудес в рабочей биографии не было. Вплоть до вчерашнего дня. И теперь Загорский был взволнован. Сидя в ординаторской за чашкой крепкого кофе и постукивая пальцами по столу, Иван Янович размышлял… Случай экстраординарный и потянет, как минимум, на полновесную статью в «Медицинском вестнике». Это для начала, а потом. Потом, пожалуй, можно замахнуться и на диссертацию.
От приятных размышлений Загорского отвлек резковатый, низкий голос:
– Иван Иванович?
Он поднял взгляд и посмотрел на вошедшего сквозь круглые очки в золотой оправе. Гость был высоким, крепким, рыжеватым мужчиной, одетым в джинсы и серый свитер.
– Капитан Вершинин, убойный отдел, – представился он. Красные «корочки» мелькнули перед глазами доктора и снова исчезли в кармане. – Я звонил вам по поводу вчерашнего пациента.
– А… да-да… – рассеянно проговорил Загорский. – Присаживайтесь, пожалуйста.
Капитан Вершинин сел.
– Кофе? – предложил доктор. Гость мотнул головой:
– Нет, спасибо. Как он?
– На удивление хорошо.
– На удивление? Доктор улыбнулся:
– Простите, как вас по имени-отчеству?
– Егор Александрович.
– Егор Александрович, пациент потерял два литра крови, у него задеты артерии, пробита селезенка, повреждено легкое. Не говоря уже о сломанных костях.
– Так бывает, когда подставляешься под пули, – сказал Вершинин. – Считайте, что он еще легко отделался.
Доктор качнул головой:
– Я не о том. Когда его привезли, я думал – не жилец. Но операции прошли на редкость успешно, и он уже четыре часа дышит самостоятельно.
– Это хорошо?
– Для человека, сердце которого не билось почти две минуты, очень. Если так пойдет и дальше, то через день, максимум два мы его переправим в терапию.
– Хотите сказать, что он выздоравливает как-то уж очень быстро?
– Пожалуй, что так.
Несколько секунд капитан обдумывал слова доктора, затем сказал:
– Могу я с ним поговорить?
– Почему бы и нет? Но не больше пяти минут. Состояние больного стабильное, однако кто знает.
– Пяти минут будет вполне достаточно, – заверил его Вершинин. – Кстати, он ничего о себе не говорил?
