чтобы привести американское общество в шок.
Итак, нападение произошло 7 декабря 1941 года. Запомним эту дату и прокрутим пленку назад в историю.
Известно, что 1 сентября 1939 года американский посол в Париже Буллит звонит Рузвельту и сообщает о вторжении немецких войск на территорию Польши. Рузвельт радостно отреагировал: «Прекрасно, Билл! Наконец свершилось. Да поможет нам Бог!»
За два дня до Перл-Харбора Рузвельт закончил традиционное радиообращение к нации словами: «Мы выиграем войну, и мы выиграем мир!» За два дня до атаки он уже говорил о войне как о свершившемся факте. Откуда такая уверенность в ее неизбежности? Может быть, Рузвельт знал о подготовке атаки и уже готовил общественное мнение.
В обращении к народу после атаки Рузвельт назвал нападение Японии «неспровоцированным». Но это было не так. Америка активно провоцировала Японию на крайние меры. В конце июля 1941-го Рузвельт ввел эмбарго на поставки нефти в Японию, в результате чего она лишалась необходимых для нее и ее вооруженных сил источников топлива. Это была первая провокация. Сразу же после введения этого эмбарго военное руководство Японии потребовало начать войну против США.
Знал ли Рузвельт, что нападение будет совершено именно на военно-морскую базу в Перл-Харборе? Из недавно рассекреченных документов, ставших достоянием американской прессы, хронология представляется следующим образом.
Еще в январе 1941 года (то есть почти за год до атаки) американский посол в Японии Джозеф Грю сообщил, что вооруженные силы Японии планируют внезапное массированное нападение на Перл-Харбор.
За десять месяцев до атаки министр военно-морских сил США Фрэнк Нокс направил письмо военному министру Генри Стимсону, в котором говорилось: «Если вспыхнет война с Японией, то возможно, что военные действия начнутся с внезапного нападения на флот или военно-морскую базу Перл-Харбор… В этом случае возникнут два вида опасности: бомбовая воздушная атака и торпедная атака».
За семь месяцев до трагедии, в апреле 1941 года, в докладе контр-адмирала Беллинджера, отправленном американскому военному руководству, указывалось на возможность нападения именно на Тихоокеанский флот в Перл-Харборе.
В начале октября, то есть за два месяца до нападения, Рихард Зорге, сообщил в Москву, что Перл-Харбор будет атакован в течение 60 дней. Эта информация была передана в Вашингтон.
В середине ноября 1941 года (менее чем за три недели до нападения) в Америке посол Германии в США Ганс Томсен встретился с американским бизнесменом Малколмом Ловеллом. Томсен, зная о связях Ловелла с правительственными кругами страны, рассказал ему о планируемом Японией ударе.
Ловелл срочно сообщил об этом одному из руководителей американской разведки, Вильяму Доновану, который в тот же день передал эту информацию лично Рузвельту.
Но Рузвельт не принял никаких мер. Более того, 14 октября 1941 года командирам кораблей, находящихся в районе Гавайских островов, был передан приказ: «Никакая ответственная иностранная держава не будет провоцировать войну нападением на наш флот или базу…»
После этого следует вторая после введения эмбарго провокация, призванная наверняка заставить Японию нанести удар. Речь идет о совещании 25 ноября 1941 года, на которое Рузвельт пригласил политическое и военное руководство страны. На нем после ухода военных был принят документ, по сути ультиматум, где Японии выдвигались заведомо невыполнимые радикальные требования: вывести войска из Китая и восстановить положение, существовавшее до начала японской экспансии на Дальнем Востоке.
На следующее утро ультиматум был передан японскому послу.
Военные узнали об ультиматуме случайно из дешифрованной телеграммы, направленной в Токио японским послом.
Наконец, вечером 6 декабря – менее чем за сутки до нападения - Рузвельт получил расшифровку японской ноты, которую японские дипломаты должны были вручить ему на следующий день.
Но эта нота, фактически объявлявшая войну США, не была своевременно доведена до руководства флотом. Так что никакого предупреждения командование базы на Гавайях не получило.
На самом деле Рузвельт – антигерой, который пошел на антинациональные действия под влиянием людей Дана, тех же самых, которые финансировали Гитлера, толкая его к войне ради своей выгоды. Точно так же они толкнули на войну Рузвельта, получив от нее огромные прибыли для своих банков и компаний, выполнявших военные заказы и наживавших свои состояния на человеческой крови и страданиях.
Сейчас Вашингтон говорит о возможном «новом Перл-Харборе», очевидно, готовя общественное мнение к эскалации войны в условиях нынешнего финансового кризиса, в ситуации, которая по своему накалу аналогична той, что была в Америке накануне Второй мировой войны.
Можно ли лишить эту войну ее мобилизующего начала? Можно и нужно. Дан силен физически. Его вооруженные силы превосходят наши по численности и степени оснащенности.
Но все это груда металла по сравнению с силой духовной, с силой веры. Россия способна нанести Дану метафизический удар, защитить свою государственность и оказать помощь тем странам, которые привержены государственническим позициям.
Россия должна выйти из проекта Дана – строительства нового мирового порядка, создания антигосударства. Этот проект означает гибель России как государства и как цивилизации. Россия должна иметь свой мировой проект, альтернативный проекту глобализации, проект, способный объединить наш народ в вере и в священной государственности. Если проект создания нового мирового порядка – это военный проект, то российский проект будет объективно носить антивоенный характер. Дело в том, что нынешняя война, которая угрожает распространиться на Россию, ведется под флагом демократии в представлении Дана. Он как узурпатор роли судьи судит, кто демократичен, а кто нет. Это дает ему формальный повод идти войной против так называемых недемократических государств, то есть тех, кто не желает быть под властью Дана в стойле мирового антигосдуарства, кто хочет сохранить сильную традиционную государственность.
Итак, повод для войны – это обвинение Дана-судьи в отсутствии демократии. Но, если Россия запускает проект, ориентированный на защиту традиционной государственности, это будет означать, что мы выходим из замкнутого круга лжедемократии и таким образом лишаем войну за «демократию», которую ведет Дан, мобилизующего начала.
Вы строите свой проект, стройте его и тоните в своих нечистотах, а у нас свой проект и свои критерии добра и зла, основанные на нашей вере. Вы делаете свой выбор, мы – свой. Мы идем разными путями, имеющими прямо противоположную направленность.
Мы выступаем за веру, а вы ведете против нее войну. Что может быть у нас общего? Как можем мы участвовать в вашем проекте? Ведь главный критерий определения богоугодности дела – это его отношение к вере. Проект демократической глобализации – проект богоборческий. Участие в нем ведет к распаду и уничтожению государственности. И вся эта риторика о демократии и ставка на нее политического руководства той или иной страны, по сути, означает желание угодить Дану, засвидетельствовать свое почтение сильному и наглому. Эта риторика носит антинациональный, антигосударственный и антитеистический характер.
Наш проект, безусловно, на первых порах будет носить преимущественно духовный характер. И коалиция, которая возникнет на его основе, будет коалицией духовной. Она будет ориентирована на обращение к вере и стояние в ней, а также на защиту принципов традиционной священной государственности. Этот тот самый духовный камень фундамента позволит в конце концов воссоздать прочный ее дом, который не падет ни от каких бурь и ветров. Это объединение народа и его воли в вере создаст условия для появления богоугодной и богодухновенной государственнической стратегии и национально ориентированной власти. Это позволит нам защитить себя и ищущих нашего заступничества других. Это оздоровит и очистит дух народа. Прививку от смертельного укуса Дана может обеспечить только
