Конец. Цезарь протягивает сумку, и каждый возвращает жетон на место. Мы ложимся в постели. Октавий был тринадцатым и влепил мне как следует, несмотря на отсутствие среднего пальца. Я шлепнул Тиберия так, что его мягкая щека аж зазвенела. Цезарь уходит. Красс сидит у кровати, закрыв уши руками. Я хочу его успокоить:
— Ну, видишь, я не умер.
— Вы могли бы бить не так сильно!
— У нас нет выбора. Если кто-то будет притворяться, Цезарь назначит второй круг. Тогда все станут бить еще сильнее, чтобы прекратить это наверняка.
Тиберий проходит мимо меня, потирая щеку.
— Я переборщил, Тиберий?
— Нет, все в порядке, Мето. Спокойной ночи.
Я обращаюсь к Крассу с последними указаниями:
— В кровать залезай осторожно и старайся спать в самой середине. Высунь руки. Сегодня вечером я сам закутаю тебя, чтобы ты понял, как это делается.
Красс покоряется. Я начинаю заворачивать его в одеяло. Он ворчит:
— Ты стянул слишком сильно. Мне больно.
— Ты должен научиться спать так. Тогда во сне ты не сломаешь случайно кровать.
— Мне трудно дышать, — жалуется он.
— У тебя получится. Успокойся. Постарайся.
— У меня живот болит.
— Ты опять переел.
— Нет. Одеяло давит мне на желудок. Ты же знаешь, я даже не притронулся к десерту. А-а! Больно!
— Перестань болтать! Сосредоточься на дыхании. Твое тело привыкнет, и ты уснешь.
— Ну как? Запеленал ребеночка? — шутит Марк.
— Сам узнаешь, каково это, когда станешь нянькой!
Сегодня вечером очередь Павла выключать центральное освещение. По его возвращении будет абсолютная мгла. Чтобы исключить всякий риск, дежурный должен подготовиться к ночи в течение дня. Например, сосчитать точное количество шагов, чтобы ничего не сломать в темноте.
Закончив затягивать одеяло, я обращаюсь к своему подопечному:
— Спокойной ночи, Красс. Сегодня ты будешь спать в тепле.
Он не отвечает. Уже заснул.
Через несколько минут абсолютной тишины становятся слышны перешептывания. Разговаривать можно только с самым близким соседом. Невозможно точно разобрать, что говорят другие, но ради развлечения можно пофантазировать. Тело стиснуто одеялом, и чтобы увидеть что-нибудь над спинкой кровати, надо максимально вытянуть шею. Из-за этого обращение взглядом к собеседнику стоит больших усилий. Не может идти речи о том, чтобы ослабить одеяло и приподняться, пусть даже на мгновение, на локтях. Ведь сон всегда приходит внезапно.
Я сплю рядом с перегородкой, и мой единственный ближайший сосед — Марк. Именно поэтому мы сблизились с ним, еще когда были Голубыми и вместе плакали вечерами. Марк шепчет:
— Наконец-то поболтаем.
— Я ждал этого момента весь день. Ты поговорил с Ремом?
— Да, немного, как обычно.
— Он ничего тебе не сказал про сегодняшнее утро?
— Нет, а что? Что-то случилось?
— Его не было в ванной, когда пришли солдаты.
— Ты уверен?
— Похоже, они позволили ему спать дальше. И не наказали.
— Тем лучше для него… А может, они его просто не заметили?
— Зато я видел одного из них!
Марк затихает. Он на несколько секунд высвобождает шею, поднимает голову к потолку. Я делаю то же самое.
— Ты осмелился… Ну и как, они страшные?
— Да, ужасные. Во второй раз должно быть не так страшно.
— Так ты попытаешься снова?
— Да. Я хочу знать их в лицо. Пусть даже будет страшно.
— Я тоже хочу посмотреть.
Постепенно перешептывания стихают, как по цепочке. Все засыпают.
Глава II
Я проснулся и жду сигнала. У меня есть еще десять минут в запасе. Словно глоток воздуха перед прыжком в ежедневный водоворот.
У Красса сегодня второй день инициации — самый рискованный. Ему предстоит впервые начать обычный день одному. Я не успел рассказать ему всего, к тому же я не буду находиться с ним рядом все четырнадцать часов, что отделяют нас от сна. Я принадлежу к Красным, поэтому у меня другое расписание.
Его будут учить читать и считать, поскольку он еще маленький, а я займусь постижением науки откармливания и убоя свиней, посевом злаков или еще чем-нибудь, что сможет пригодиться мне в будущем. Мы изучаем все это не просто так в ожидании взросления. Нам это точно пригодится для чего-то после. Почему нам ничего не говорят?
Мне на ум приходит одно воспоминание, связанное со всеми этими тайнами вокруг нашего будущего. Несколько месяцев назад после утренней зарядки все пришли в крайнее возбуждение. Кое-что обнаружилось в туалете. Это была надпись, сделанная мелом за дверью. Я успел прочитать прежде, чем ее стерли:
Подписи не было. Но вокруг была целая россыпь маленьких кривых крестиков, начертанных дрожащей рукой. Я насчитал их около тридцати. Мел лежал на полу. Я добавил свой крестик, и двое моих товарищей, сопровождавших меня в тот день, Марк и Октавий, сделали то же самое.
Весь последующий день дети обменивались знаками, говорящими: «Я видел», «Ты видел?», «Я подписался», «Ты подписался?».
Еще долго после этого инцидента те самые туалетные комнаты были самыми посещаемыми. Словно все приходили за новостями, чтобы узнать продолжение истории или чтобы просто обозначить свою принадлежность к клану, штаб которого настолько тесен, что посещать его можно только по очереди. Однако с тех пор больше никаких надписей не появилось.
Что стало с Квинтом спустя сутки? Может, он теперь ученик крестьянина или рыбака на острове? Или отправился в чужие края? А может, он умер? Или стал солдатом в натертых маслом ботинках? Хотя навряд ли. Для этого он не годен физически: слишком худой и слишком высокий. Вчера я заметил, что ни у кого из нас нет солдатского телосложения. Встает вопрос: где их всех находят? Природа не порождает таких чудовищ.
Звонок. Пора, хватит грезить. Едва поднявшись с постели, я повторяю Крассу единственный ценный совет:
— Прежде чем что-то сделать или сказать, посмотри на других. По мере возможности старайся не
