люди Йорка, я, конечно же, дам им отпор, как дам отпор любому, кто вздумает топтать мои поля. То же самое будет и с Уориком, если он попытается здесь самоуправствовать; в любом случае я стану защищать свои земли, но сейчас, да и в течение ближайшего месяца, я по собственной воле дом не оставлю.
Наш гость отвернулся, а я покраснела от стыда: значит, когда прозвучал сигнал к бою, мой муж предпочел отсидеться в тепле у камина?
— Мне очень жаль слышать это от тебя, — снова подал голос Джаспер. — Я всегда считал тебя верным ланкастерцем. Никогда бы не подумал, что ты способен на такое!
Сэр Генри с легкой улыбкой взглянул в мою сторону.
— Боюсь, и моя жена теперь не лучшего мнения обо мне. И все же, будучи в здравом рассудке, я не намерен ехать куда-то и убивать своих соотечественников, защищая право какой-то молодой глупой француженки на то, чтобы давать своему мужу королю дурные советы. Король должен слушаться советов лучших мужей своего государства, а Йорк и Уорик как раз таковыми и являются, это доказанная и очевидная истина. Если же он превратит их в своих врагов, то они, возможно, и впрямь пойдут против него. Хотя на данный момент я уверен: они всего лишь хотят, чтобы король их выслушал, всего лишь хотят принять участие в Королевском совете и донести свое мнение до всех его членов. И поскольку я расцениваю их требования как вполне уместные, то не могу, будучи в твердом уме, против них сражаться. Их цели ясны и справедливы. И они действительно имеют право советовать королю, а королева такого права как раз не имеет. И ты, Джаспер, знаешь это не хуже меня.
Джаспер вскочил и быстрым, нетерпеливым движением, как бы отметая доводы моего мужа, воскликнул:
— Честно говоря, у тебя нет выбора! Ты должен сражаться, потому что тебя призывает король, глава твоего дома! И если ты действительно считаешь дом Ланкастеров своим, то обязан откликнуться на этот призыв!
— Я не гончий пес тявкать при первых же звуках охотничьего рога, — спокойно возразил мой муж, словно повышенный тон Джаспера ничуть не задел его. — И не брошусь, высунув язык, исполнять любую команду хозяина. Я не стану яростно лаять, почуяв дичь, и пойду воевать, только если сочту, что за цель этой войны можно и умереть — и никак не меньше. Но я действительно восхищаюсь твоим, э-э-э… боевым духом, Джаспер.
Тот побагровел до корней своих рыжих волос, таким тоном это было сказано.
— Полагаю, тут не над чем смеяться, сэр Генри! Я в течение двух лет бился за моего короля и дом Ланкастеров, и мне дорого это стоило, осмелюсь напомнить. У стен Кармартена я потерял любимого брата, наследника нашей фамилии, цветок нашего дома, первого супруга Маргариты, которому так и не суждено было увидеть сына…
— Знаю, знаю, я и не думал смеяться. Не забывай, что я тоже потерял брата. Эти бесконечные войны — настоящая трагедия для Англии, а отнюдь не повод для веселья и шуток. Ладно, довольно. Пора наконец пообедать и забыть о наших разногласиях. Я молил и молю Бога отвести от нас новую войну. По-моему, и ты должен молиться о том же. Англии нужен мир, если мы хотим снова сделать свою страну сильной и богатой. Нам ведь и Францию удалось завоевать только потому, что ее жители оказались столь разобщены. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы с нами произошло то же самое; нельзя становиться худшими врагами самим себе в своей собственной стране.
Джасперу явно хотелось спорить, но мой муж взял его под руку и повел в обеденный зал, где уже сидели воины Джаспера — по десять человек за каждым столом — и ждали, когда подадут блюда. Увидев Джаспера, его люди застучали по столешницам рукоятями кинжалов — это заменяло им приветственные аплодисменты, — и я с восторгом подумала о том, как это замечательно, какой он великий полководец, как подчиненные любят его и уважают. Он казался мне рыцарем из старинной легенды, а эти люди, судя по всему, считали его настоящим героем. Слуги моего мужа, как и его вассалы, всегда лишь склоняли головы и снимали шляпы, выражая молчаливое почтение, если Генри Стаффорд проходил мимо. Но никто никогда бы не догадался приветствовать его радостным гулом, подбрасывать к потолку или вот так колотить по столу рукоятью кинжала.
Сопровождаемые глухим шумом голосов, мы уселись за главный стол, и только теперь я заметила, как Джаспер поглядывает на меня — с сожалением, словно сокрушаясь, что я стала женой человека, который отказывается сражаться и защищать свою семью. Я стыдливо потупилась: теперь всем известно, что я не только дочь труса, но еще и жена труса, и мне до конца дней своих придется нести бремя этого позора.
Пока слуга поливал нам из кувшина на руки и заботливо подавал полотенце, сэр Генри с самым добродушным видом обратился к Джасперу:
— Своими рассуждениями я совершенно отвлек тебя от самого главного, того, что в первую очередь интересует мою жену. Как здоровье маленького Генри? Как он поживает?
Повернувшись ко мне, Джаспер сообщил:
— Твой сын молодец. На редкость здоровый и сильный мальчик. Как я и писал тебе, у него уже вылезают коренные зубы; из-за этого у него, правда, несколько дней был жар, но теперь все позади. Он не только хорошо ходит, но и вовсю бегает. И очень много болтает, не всегда разборчиво, зато целыми днями. Его нянька считает, что он чересчур своенравный, однако проявляет упрямство только в тех случаях, когда отстаивает свою позицию и свое право среди ровесников. Я велел ей не быть с ним слишком строгой. Все- таки он граф Ричмонд; не следует подавлять его душевные порывы и ущемлять волю, он имеет полное право собой гордиться.
— А обо мне ты рассказываешь ему? — спросила я.
— Конечно, рассказываю! — с улыбкой воскликнул Джаспер. — Говорю, что его мама — знатная английская дама, что скоро она приедет в гости, а он подбежит к ней и закричит: «Мама!» В общем, примерно в таком роде.
Я рассмеялась — так хорошо он изобразил пронзительный голосок двухлетнего малыша.
— А какого цвета у него сейчас волосы? — задала я следующий вопрос — Такие же рыжие, как у Эдмунда?
— Увы, нет, — ответил Джаспер с явным разочарованием, которого я, впрочем, совершенно не разделяла. — У нас в роду вообще далеко не все такие рыжие, как мы с Эдмундом. Волосы у него очень красивые, вьющиеся, светло-каштановые. Его нянька уверяет, что летом они еще больше посветлеют — выгорят на солнышке, ведь тогда он будет гулять гораздо дольше; но они точно не имеют нашего, тюдоровского, медного оттенка.
— А во что он любит играть? И знает ли молитвы?
— Чаще всего он играет с мячом и битой; готов хоть целый день так развлекаться, если кто-то согласится бросать ему мяч. И молитвы он учит, «Отче наш» и все такое. Твой большой друг отец Уильям каждое утро заглядывает к нему для общей молитвы, а нянька каждый вечер велит ему вставать на колени в изножье кроватки, молиться и поминать в молитвах твое имя.
— А друзей для него вы завели? — вмешался мой муж. — Хотя бы среди соседских детей?
— Наш замок стоит очень уединенно, — пожал плечами Джаспер. — Рядом с нами нет ни одного столь же родовитого семейства. А значит, нет и подходящих для него друзей. Все-таки он граф Ричмонд, родня королю. Я не могу позволить ему постоянно общаться с деревенскими детьми. И потом, я боюсь, что он чем-нибудь от них заразится. Чаще всего он играет со своими няньками. Или со мной. Да ему никто другой и не нужен.
Я кивнула. Мне тоже не слишком хотелось, чтобы мой сын водился с деревенскими детьми, которые могут научить его всяким грубостям и непристойностям.
— Ты не прав, ребенку просто необходим контакт со своими ровесниками, — возразил мой муж. — Только так он поймет, каково его истинное место в обществе, даже если это общество — всего лишь дети крестьян или арендаторов.
— Подумаю об этом, когда придет время, — сухо отозвался Джаспер. — А пока что ему не нужны другие товарищи. Хватит и тех, кого я сам для него выбираю.
Возникла неловкая пауза.
— А хорошо ли он кушает? — осведомилась я.
— Аппетит у него отменный, — успокоил меня Джаспер. — Спит он крепко, целыми днями играет и бегает. И растет отлично. Полагаю, он будет высоким, как Эдмунд, и таким же сильным и стройным.
