жизни не испытывала. Меня охватила дрожь.
– Ты очень красивая, – сказал Дэниел, поднимаясь. – Мне пора идти. Можно я приду завтра?
– За хлебом? – спросила я.
Оправив платье, я встала рядом с Дэниелом. Он такой высокий! Я едва доставала носом до второй пуговицы на его рубашке. Я снова уловила его неповторимый запах. Меня тянуло к нему словно магнитом.
– И за хлебом тоже, – загадочно ответил он, взял мешок и ушел.
– Меня считают красивой, – сказала я Горацио.
Тот смерил меня взглядом и прошествовал к своей плошке, давая понять, что пора ужинать. Еще одна проблема. Ведь в восемь, а то и раньше, нужно ложиться спать. Хватит ли у меня сил переодеться и сползать в кафе «Вкуснотища» на ранний ужин, обычно состоявший из обеденных остатков, или удовольствоваться парочкой яиц и тостами? Выбор очевиден.
Накормив Горацио и Мышиную Полицию, я поужинала яйцами с тостами. Очень вкусно. Рассеянно листая «Виккан Таймс», я думала о Дэниеле. Он неотразим – это факт. А я нет, и это тоже факт. Но ведь он сказал, что я красивая. И не потому, что благодарен мне за хлеб. Я дотронулась до своих исцарапанных бедер и вспомнила прикосновения его теплых уверенных пальцев. Вся моя плоть ожила, давая понять, что у нас с Дэниелом и без хлебобулочных изделий найдется масса общих тем и приятных занятий. Я приказала плоти успокоиться – до тех пор, пока я не вытащу Дэниела в какое-нибудь укромное местечко, где не будет никаких кошек, птичек, собачек, а только два двуногих млекопитающих, – и продолжила читать газету.
Газета попалась на редкость странная. Среди всего прочего в ней была статья про черных магов, из которой я узнала, что они как мужчины выше всяческих похвал. Якобы существовал когда-то жертвенный король-супруг – ну прямо как в легендах о короле Артуре! Монарха избирали весной, к концу года убивали, а следующей весной выбирали нового. Наверное, это была своего рода экономия – при таком укладе отпадала необходимость кормить самодержца зимой. Правление было коротким, но крайне занимательным: коль скоро король лета знал, что умрет осенью, он самоопылялся до потери пульса. Весьма своеобразное представление о жертвенности. Кстати сказать, я слышала и такое определение идеального любовника: это тот, кто в три пополудни превращается в пиццу. Вот такая жертвенность мне по душе!
Греки почитали Посейдона, бога моря. У нас в доме есть квартира, названная в честь Нептуна, римского аналога Посейдона. В ней живет Джон, проводящий большую часть своей жизни в деловых поездках. По возвращении он обычно раздает всем диковинные сласти и всякие побрякушки с маркировкой типа: «Сделано в Камбодже», а через неделю-другую снова исчезает. Если его отловить между поездками, он расскажет леденящие душу истории о своей работе в организации, оказывающей помощь голодающим из стран третьего мира. Кайли о нем очень высокого мнения и надеется завязать с ним романтические отношения, но стоит ей собраться с духом, как Джона уже и след простыл. Казалось бы, затея совершенно бесперспективная, однако, если верить статье, Нептун цикличен и возвращается с приливом. Кто у нас еще остался? Пан, бог-старик, хозяин лесов и тьмы, покровитель стад. Звучит несколько устрашающе. Зато его всегда легко найти – просто следуйте за козами.
Я поужинала, убрала со стола и дочитала статью уже со стаканчиком шоколадно-молочного «Овалтина» – ежевечернего напитка моего детства. Да, кстати! Есть еще Осирис – повелитель мертвых, родоначальник оккультных наук, мрачный и таинственный хозяин ночи.
Я закрыла газету и легла в постель. Горацио уже занял свое законное место рядом с моей подушкой. Кровать у меня большая, на ней можно как следует растянуться, что я и сделала. Засыпая, я поглаживала Горацио и думала, уже в полусне, что Дэниелу и Осирису есть что сказать друг другу…
Проснулась я в четыре утра от звонка будильника и гудения вентиляторов. Во сне я прижимала к себе Горацио. Будучи котом примерным, он вытерпел эту пытку, но как только я открыла глаза, высвободился из моих объятий и спрыгнул с кровати. Рука совсем онемела. Наверное, я проспала в обнимку с Горацио всю ночь.
Встав с постели, я принялась за утреннюю гимнастику. Это очень помогает, когда спозаранок чувствуешь себя разбитой. Я размяла руку, чтобы восстановить кровообращение, и только после этого смогла удержать чашку с кофе. Надев спортивный костюм, отправилась на кухню завтракать – и началась обычная утренняя суетня. К сожалению, я забыла оставить хлеба себе на завтрак, поэтому ограничилась печеньем с джемом и кофе, а для компании включила ящик. Зря я это сделала!
Как и следовало ожидать, международные новости – все как одна – не порадовали. Если честно, меня тошнит от правительства, которому насра… хм… скажем помягче – наплевать на мнение своих граждан. Хорошо еще, что я не голосовала за нашего доброхота и всю его развеселую компашку. Хотя даже если бы я и отдала за него свой голос, это ничего бы не изменило.
Ничто так не заряжает энергией, как утренняя порция злости. С мрачным видом спускаюсь в пекарню. Собираю ингредиенты для оливкового хлеба и включаю миксер. Являются Хекл и Джекилл, по обыкновению плечом к плечу – ну прямо как игроки американского футбола. Проверяю ночной улов. Четыре мыши и три крысы. Похоже, нам удалось-таки приостановить рост крысиной популяции. Осмотрев кошек на предмет крысиных укусов, я насыпала им корма, избавилась от трупов грызунов, вымыла руки и приступила к изготовлению хлеба «Семь семян».
Это мой фирменный рецепт. Для изготовления такого хлеба вам понадобится семь сортов семян; я беру дробленую пшеницу, овес, мак, укроп, фенхель, тмин и кориандр. В сущности, тесто такое же, как и для обычного ржаного хлеба, только во время перемешивания нужно постепенно всыпать семена, чтобы они распределялись равномерно. В результате получается тяжелый, вязкий хлеб с застревающими в зубах семенами – жутко полезный. По крайней мере, так все говорят. Что мне действительно в нем нравится, так это вкус. Особенно хорош такой хлеб с голубым сыром. Самое главное – точно соблюдать пропорции. Тщательно отмеряю и взвешиваю все ингредиенты. К тому времени, как мой фирменный продукт готов к выпечке, оливковый хлеб уже пора вынимать из печи. Перевожу дух. Остается легкая работа. Готовлю хлеб для греческого ресторана, потом еще одну партию для магазина, а к шести часам начинаю тихо-мирно вымешивать докторские батоны. Ну, а после останется только ржаной хлеб, который я могу выпекать хоть во сне (что, кстати сказать, и делаю в такую рань), и маффины.
Готовить маффины на удивление просто, и в последнее время они вытеснили с прилавков почти все прочие кексы. Удивительная штука эта мода! Раньше я иной раз выбрасывала морковную коврижку в мусорный бак: хотя она у меня получалась необыкновенно сочной и нежной на вкус, да еще и с глазурью из йогурта, ее почему-то плохо раскупали. Но стоило испечь из того же теста маффины – и к десяти утра смели все до единого. Странно. «О вкусах не спорят», – сказала женщина, целуя корову. Это, кстати, одна из самых любимых шуток моей бабушки. Согласитесь, весьма оригинально для почтенной старушки…
Еще чуть-чуть – и все готово. Осторожно приоткрываю дверь на Каликоу-элли – вдруг у меня на вытяжке опять разлегся какой-нибудь нарик? Слава богу, пусто. Хекл с Джекилл выбегают на улицу – подышать свежим воздухом, а заодно и прогуляться до японского ресторанчика, где можно полакомиться рыбными потрохами. Ну как не угостить бедного трудолюбивого представителя кошачьих, особенно когда это обаятельное создание сидит перед вами со столь невинным видом! Конечно же, такому закаленному в боях матерому котяре, как Хекл, принять невинный вид не так уж и просто, но ради сырого тунца он изобразит все что угодно. Видела своими собственными глазами. И не один раз.
Стою в дверях, вдыхаю утреннюю прохладу. Пекарям часто доводится встречать рассвет. Все-таки здорово, что я сменила профессию – люблю смотреть, как восходит солнце.
В японском ресторанчике тоже встают рано – нужно успеть на рыбный рынок. Кико машет мне рукой и выставляет за порог миску с рыбными потрохами. Хекл и Джекилл набрасываются на подношение так, будто не ели целую неделю. Я кормлю кошек рыбой только два раза в неделю, чаще им вредно, но угощение есть угощение. «Немного вредного не повредит». – Что-то я сегодня все время цитирую бабулю.
Я очень благодарна ей за то, что она взяла меня к себе, когда родители окончательно съехали с катушек. Однажды ночью – мне тогда было лет пять – бабушка пришла и забрала меня. Впрочем, они и не возражали. «Вам нельзя иметь ребенка!» – сказала бабушка. И была права. У матери и отца не было ни малейшего представления о том, как растить ребенка. Бабуля научила меня пользоваться ножом и вилкой, носить обувь, включать и выключать свет. Родители ратовали за возвращение к природе, и у нас в доме были только свечи. А вместо туалета – выгребная яма. Какая же там стояла вонища! Я ходила босая даже зимой. Когда вспоминаю свою жизнь в родительском доме, из глубин памяти всплывает лишь одно
