мы им холку намнем! Ты, главное, батыр, кладенцом своим шинкуй с разбором…
— А что?
— А то. Надоело уже уворачиваться.
— Так не подсовывайся под руку, и все дела.
— Ага! А кто тебе бок прикрывать будет? Это ж ты у нас танк, а я так, десант на броне…
Витюня наморщил лоб, отчего из-под ушанки выкатилась и задрожала на кончике носа крупная капля грязноватого пота.
— Давно бы уже слинял, — посоветовал он, помолчав. — Сам же говорил: весной, мол. Так вот она, весна, и до этой ихней Двери рукой подать.
— А сам чего же?
— А мне и тут хорошо. Не то что некоторым.
— Это мне-то плохо? — хмыкнул Юрик.
— А что, нет?
— Да как тебе сказать… Не фонтан, в общем. Только вот в чем дело, батыр: ты Мертвого мира не видел, а я по нему пешком ходил. Он от нашего прежнего мира недалеко ушел, это я тебе говорю. Была бы там не железная дорога, а какой-нибудь супер-пупер-антиграв — тогда, конечно, другое дело. Или был бы мертвым всего один мир, а не три — тогда еще можно было бы усомниться… Сечешь, фельдмаршал, о чем я?
— Ну? — Витюня захлопал глазами.
— Тормоз. Ну, допустим, вернусь я назад, и что мне — подыхать не от старости, а неизвестно от чего? Вместе со всеми остальными? Щас! Знал бы наверняка, что впереди еще лет сто — тогда да, рванул бы когти. Старый тот пень правду сказал: там осталось недолго. А здесь впереди еще минимум двести поколений. — Юрик хрюкнул. — Мне хватит. От этих небось еще какие-нибудь древние греки произойдут, ну и кельты там, славяне, викинги всякие…
Витюня кряхтел и сопел, рожая в муках ответную реплику.
— Ты здесь-то доживи до старости… — родил.
— И доживу. Еще одна, ну две такие потасовки — и хана сепаратистам, живи и наслаждайся. Только в политику лезь с умом, а то организуют тебе здесь местный вариант автомобильной катастрофы… Как Култу.
— Делать мне нечего — лезть в политику.
— Ню-ню. Вольному воля. Ты чего, батыр, вертишься? Стой спокойно, щас эти уроды на нас полезут.
И вправду: несокрушимый богатырь и топтался, и поводил необъятными плечами, совершенно явно и притом с могучими усилиями таща из глубин сознания тревожащую мысль.
— Дык… это… опять небось какой-нить колдун убить попытается? — сумрачно прогудел он.
— А где ты видел колдунов? — спросил Юрик с интересом. — Ер-Нан, что ли? Так он дурак, а не колдун, и перед паханом стелется.
— Твоя жена.
— Пф! Моя телка в порядке, это я тебе точно говорю. Вот дед ее — тот да, спал и видел, как бы нас с тобой поскорей уконтрапупить. А знаешь почему? Мы с тобой вроде вирусов — внедрились, нашли слабое место и заразили. Идиоты они, местные чародеи. Запретный мир для них запретен! Да я бы на их месте туда экскурсии водил, из кустов поглядеть на цивилизацию! А после него в Мертвый мир, чтобы дошло до каждого… Испугались, наверное, что не все их соплеменники такие святые, как они. Система-то у них при Договоре была крепкая, но потенциально неустойчивая: один вирус — и привет. А тут целых два. Скарр, видишь ли, хотел послужить фильтром, только он не понял, что мы с тобой, батыр, фильтрующиеся вирусы. Ящура, наверное, — и Юрик фыркнул. — Вот инфильтрат и просочился куда ему не следовало…
— Сам ты вирус!
— А я что говорю? Тебе обидно, что ли? Уговорил, будешь вибрионом. Или спирохетой. Соглашайся, Носолом, это повышение.
Витюня задышал чаще.
— Нарочно меня заводишь, да?
— А как же! Самое время. Вон, глянь, те уроды уже двинулись. Сейчас порезвимся. Ату, вибрион!
Витюня взрыкнул в ответ и, ощущая в плечах знакомый зуд, стал смотреть на неровный, приближающийся шагом строй врагов.
