На скрип двери он встрепенулся, торопливо сунул книгу под одеяло и вскочил.
– Ну-ну, – скептически бросила я, на ходу расстегивая кожушок, – а хлебом-солью почему у порога не встречаешь? На, встряхни и повесь.
Открыла дверь в комнату, окинула наметанным взглядом, принюхалась. Нет, не заходил. Ну и я тогда могу не торопиться. Подсела к столу, устало откинулась на спинку стула. Лень было вставать, снимать сапоги, готовить... Может, пожевать хлеба с салом и завалиться спать?
Вернулся парнишка с отряхнутым кожухом. Повесил на крючок, погремел ухватом в печи и так же молча шлепнул передо мной дымящуюся тарелку с каким-то месивом, серым и комковатым. Прямо как разносчик в доме призрения.
Я брезгливо принюхалась. Пахло, впрочем, вкусно – толченая картошка с обжаренным на шкварках луке.
– Ядом не забыл посыпать?
– Забыл, – огрызнулся он, – добавь по вкусу.
– Ты, щенок, старшим не хами. Некрасиво, к тому же для здоровья вредно. – Я осторожно попробовала картошку. Ничего, съедобно. Пересолил только. Кивнула за печь: – Его покормил? Не этим, надеюсь?
– Гречу с молоком разогрел, как вы велели, – неохотно буркнул он.
– Козу доил?
– Доил... – Он непроизвольно потер левый бок. Майка не любила доиться, я раньше привязывала ее не только за шею, но и за одну из задних ног. Потом коза смирилась, а перед новичком, выходит, снова решила покачать права.
– И давно ты за ним тягаешься? Впрочем, сама знаю. От силы месяц. Иначе успел бы хоть чему- нибудь научиться.
– Шесть! – обиженно возразил он.
– Надо же, всего полгода, а какая трогательная привязанность. С чего бы это?
– Не твое дело, – окрысился паренек и, не удержавшись, добавил: – Мастер тебя всё равно убьет.
– Попробует, – серьезно согласилась я.
– Отличная работа. – Я щелкнула по основанию тяжелого охотничьего ножа, отозвавшегося не звоном, а низким степенным гулом. Этот клинок определенно знал себе цену. Черная гравировка-травление по всему лезвию – широкому, с хищно изогнутым кончиком, – волнистая рукоять, уютно ложащаяся в ладонь. – И закалка превосходная.
– Ты на сплав глянь! – горячился сидящий напротив гном, корявым пальцем тыча в тускло мерцающую сталь. – Элгарская, сам Варсан-э-Вок варил! Видишь, клеймо на торце, кирка поперек меча? А кромка какая?! За год не иступится!
Я еще раз полюбовалась ножом, убрала в кожаный чехол и со вздохом положила на прилавок. Цену ему знал и оружейник. Впрочем, ничего покупать я не собиралась. Привезла заказанную настойку от колик и, не удержавшись от соблазна, поддалась на уговоры торговца «просто посмотреть» новую партию товара. Рассуждать о своих изделиях гномы могли бесконечно, будь то причудливый светильник или двуручный меч в троллий рост, причем в процессе торга зачастую так их расхваливали, что в итоге отказывались продавать даже за начальную цену.
На этот раз Карст-э-Лату просто хотелось похвастаться, а я, питавшая слабость к холодному оружию, ничего не имела против. На двери лавчонки висела табличка «Закрыто», для меня гномий заказ тоже был на сегодня последним, так что никто не мешал нам с упоением перебирать опасные цацки. За окном, неспешно оплетая стекла узорами, потрескивал сгущающийся вместе с темнотой морозец. Всё равно бы засветло домой не вернулась, так какая разница, где коротать вечер?
Возле подсвечника вальяжно дрыхла на боку здоровенная серая крыса в цепочке-ошейнике. Еще три на устрашение ворам бродили где-то по подсобке. Их, как собак, через дыру в двери не подстрелишь, отравленной приманкой не соблазнишь. И пускай лаять они не умеют, зато способны бесшумно пролететь в прыжке больше сажени, впившись точнехонько в нос незадачливому грабителю. Или шустро взбежать по ноге под штаниной, запустив зубы в еще более чувствительное место.
Я протянула руку и почесала крысу за ушком. Та потянулась, сонно клацнула зубами и перевернулась на спину, подставляя мне рыжеватое брюхо. При свете они не нападали. Я как-то в шутку спросила у торговца, что будет, если я задую свечу. Гном серьезно, задумчиво глянул на испуганно трепыхнувшийся огонек, потом, нагнувшись, – на затаившуюся под хозяйским стулом крысу, и уклончиво ответил: «Со мной – ничего».
Дунуть я так и не рискнула.
В заднюю дверь лавки, она же черный вход примыкающего к ней гномьего дома, уже пару раз заглядывала недовольная женушка Карст-э-Лата, не слишком старательно прячущая за спиной нечто здорово смахивающее на скалку, но охаживать ею отлынивающего от домашних дел муженька при гостье стеснялась. Гном, покорившись неизбежному, ускорять его приход тем не менее не собирался. И выложил на стол очередной клинок.
Мне понадобилось огромное усилие волы, чтобы не отшатнуться и не зарычать. От серебряного кинжала с меленько иззубренным на кончике лезвием веяло невыразимой жутью, словно холодом из бездонного колодца, заставляя красочно представить, чем окончится более близкое знакомство и с тем, и с другим.
– А это особый товарец, специально для магов держу, – пояснил ничего не заметивший гном, – им нежить всякую добивать сподручно, надежно. Ну и в простом бою, конечно, сгодится. А уж метать до чего удобно – будто рукой в цель вкладываешь! Да ты в ладонь возьми, примерься!
– Верю на слово. – Я, пересилив себя, но по-прежнему держа руки крепко переплетенными на груди, наклонилась и рассмотрела затейливый узор на клинке. – Дорогущий небось?
– Сорок кладней. Но этот не продается, для себя отложил. Хочешь, тебе такой же у родичей закажу? Можем даже твое имя в гравировку вплести и рукоять чем захочешь отделать.
«Родичами» гномы традиционно величали весь свой клан, будь то парочка семей или несколько сотен, вплоть до десятого колена родства, с одинаковым радушием относясь к первому и последнему. Люди хорошо если четвертое «своим» признавали, а эльфы уже к двоюродным родственникам холодно обращались на «вы».
– Нет, спасибо. Столько я и в долг не наскребу. – И даром не возьму, бррр... – Боишься нежити, Карст?
– Боюсь, – спокойно признался гном, пробуя зубастое лезвие на ногте. – Из города без него ни ногой.
– Как будто в самом Выселке упырей мало, – хмыкнула я, вспоминая, как со всех лап драпала по крышам от парочки этих тварей. В городах они ведут себя скрытно и пугливо, охотясь в основном на бродячих кошек и собак, но одинокими прохожими тоже не брезгуют, особенно в темных трущобных переулках. Впрочем, от грабителей с кистенями ущерба куда больше.
– То упырь. – Гном, к моему огромному облегчению, наконец-то убрал кинжал в ножны. – Пакость, конечно, изрядная, но привычная, я ее и обычной секирой в три удара завалю. А тут нечто совсем уж непотребное...
– Страховидло в лапоточках? – с невинным видом ввернула я.
Гном раскатисто захохотал, не требуя пояснений. Так вот на кого нарвалась охочая до баек Шалиска!
– Заночевала бы ты на постоялом дворе, Шелена, – резко обрывая смех, буркнул Карст-э-Лат. – И тебе удобнее, и мне спокойнее.
«И клопам сытнее», – про себя добавила я. Спать под чужой крышей я не любила, к тому же в чересседельных сумках Дымка лежали прикупленные с утра продукты, в том числе мука и квашеная капуста, уже начавшие потихоньку просачиваться друг в друга.
– С чего бы такая забота? – Я успешно скрыла любопытство за увлеченным чтением рун на обоюдоостром то ли коротком мече, то ли длинном ноже, какие любят носить при поясе тролли-наемники. С учетом их лексикона руны и подбирались, делая нанесенную таким клинком рану не только болезненной, но и весьма обидной.
– У городских стен видели волчьи следы. – Гном понизил голос и втянул голову в плечи, словно
