Ольга Громыко
Год Крысы. Видунья
Автор выражает глубокую признательность своему бессменному корректору Анне Полянской, чудесной художнице Елене Беспаловой, а также ветеринарам Екатерине и Игорю Журавлевым, которые авторитетно подтвердили: коровы таки скачут.
Взяла Богиня Хольга горсть земли и сотворила из нее зверей, опустила ладонь в воду — и сотворила рыб, дунула на воздух — и сотворила птиц…
Поглядел на это Саший, хмыкнул, зачерпнул клок тумана и сотворил крысу.
ГЛАВА 1
Крыса — мелкое, но крайне мерзкое и пакостное животное.
В конце весны дела вески стали до того плохи, что жители посовещались, скинулись и наняли путника.
Двадцать сребров[1]. На двадцать развилок. Вопросы составили заранее, споря так, что общинная изба дрожала.
— Про колодцы, про колодцы спросите! — горячился шорник, маленький щуплый мужичонка, то подпрыгивая за плечами весчан, то пытаясь втиснуться меж столпившихся вокруг стола с почерканным списком.
— Да вписали уже, уймись, — добродушно отмахнулся голова злосчастного Приболотья. — Вон, вторым сверху.
— Вы не так вписали! Надо не «где», а «стоит ли»! А уж потом, если одобрит, «где», «сколько» и «глубоко ли»!
— Поправили.
Зима выдалась гадкая, бесснежная. Озимые померзли, пошли в рост так редко, будто не зерно сыпали, а картошку сажали. По весне таять было нечему, даже речка из берегов не вышла, чуток их подмыла — и все. Яровые пришлось сеять в почти сухую землю, из которой до сих пор не проклюнулось ни единого ростка. Огороды спасал только ежедневный полив, но когда ведра начали царапать днища колодцев…
— И про мою белую корову выяснить надо! — ревниво вклинился лавочник. — А то три дня уже перенашивает, вдруг неладно что?
— Подождет твоя корова, — цыкнул кузнец. — Сначала — общее дело, а потом уж ерунда всякая.
— Это моя Сметанка-то ерунда?! — взвился оскорбленный до глубины души хозяин. — А кто по осени канючил: продай да продай теленочка, хочу такую же коровку молочную?
— Нашел время вспоминать, — смутился сосед. — Тут бы курей прокормить… Потом отведешь путника в сторонку и спросишь. За отдельную плату.
— Ах так?! Шиш тебе тогда, а не телку! Нарочно на городской рынок погоню!
— Ой-ой-ой, расхвалился щами из неубитого зайца! Может, твоя корова там давно уже копыта отбросила.
— Так, — гаркнул голова, разводя руки, а вместе с ними — готовых сцепиться спорщиков, — или говорите по делу, или выметайтесь отсюда оба!
Драчуны притихли, исподлобья кидая друг на друга неласковые взгляды.
— А если в город на заработки податься? — с надеждой предложил старший сын головы, дюжий шебутной парень, которому давно опостылело скучное весковое житье. — Сколотить шабашку, пройтись вдоль Камышовой Змеи… Может, плоты по ней погонять, в прошлом году за каждый сплав по шесть медек[2] платили.
Отец сердито на него зыркнул, однако вопрос добавил. Отпускать молодежь невесть куда ему очень не хотелось: нарвутся еще на каких разбойников или, распустившись без родительского присмотра, сами в них подадутся. Но если другого выбора не будет…
Наконец вопросы сочинили, утвердили и тщательно переписали набело, на всякий случай — три раза. Одну бумажку голова свернул трубочкой и запихнул под широкий пояс, остальные раздал мельнику и кузнецу.
— При себе держите, — строго велел он. — Чтоб потом не было «на стол положил, а коза в окно голову сунула и сжевала».
Недоволен остался только молец, отказавшийся даже войти в избу (хотя мог бы подсказать что дельное, мужик-то умный!). «Выбор, — бурчал он, — ниспосылается нам Богиней во испытание, и препоручать его наемному видуну грешно!» Упрямый старикан даже запер молельню, чтобы не оскорблять животворную статую видом нечестивцев. Ничего, припасы кончатся — откроет. Своего-то огорода у него нет, да и выпить молец не дурак, особенно на халяву.
* * *
Путник приехал через три дня, ближе к обеду. Хороший, проверенный, с крысой при седле. Пока гостя с почетом принимали в избе головы, мальчишки сбежались к ездовому нетопырю: гладить бархатистую шкуру и теплые жилистые перепонки, разглядывать диковинную упряжь из шкуры зубастой водяной ящерицы, украшенную блестящими заклепками. Нетопырь стоял смирно, сгорбившись и скучающе прикрыв серебристые глаза. Крыса шипела, плевалась и яростно кусала палочку, которой ей тыкали в морду. Остальное тело твари скрывалось в длинном кожаном мешочке с тремя поперечными ремешками-стяжками, притороченном к седлу. Неизвестно, что сделал с крысой путник — то ли хребет перебил, то ли вовсе лапы отрезал, — но выбраться из оплетки она даже не пыталась, только вяло шевелила пропущенным в дырку хвостом. Ни малейшей жалости тварь не вызывала: здоровенная, бурая, вонючая, с рваными ушами и черными, яростно горящими бусинами глаз. Такие зверюги запросто таскают курят из-под наседок, портят зерно целыми мешками, наводят ужас на котов и могут даже искусать дитя в колыбели. Мальчишки уже подбивали друг друга на «слабо за хвост дернуть?!», но проходящий мимо кузнец пообещал навешать шкодникам таких люлей, что пацаны разбежались без оглядки.
Путник тем временем беседовал с головой и старейшинами вески. На «тварь бездорожья», как уверял осунувшийся, но упрямо постящийся молец, он не походил никоим образом: крепенький толстячок- боровичок с благодушной улыбкой и хитрющими глазами. Меч с собой в избу не взял, бросил при седле. Да и кого ему тут пугать, кого бояться? Перед путником и так все на цыпочках ходят. А если б опасность почуял
