Ешё в училище, будучи курсантами, мы с благоговением слушали редкие рассказы наших инструкторов майоров Ватанина и Глухова о войне в горах Афгана, откуда они вернулись совсем недавно, отработав по году авианаводчиками. У обоих на наградных планках были ленточки ордена «Красная Звезда».
В восемьдесят втором году из Афгана вернулся мой двоюродный брат Сашка. Полтора года возил на наливнике бензин через перевал Саланг из Хайратона в Кабул. Пришёл без наград, но в свои двадцать лет седой как лунь, нервный, сигареты курил одну за другой, а глаза чужие. Об Афганистане он говорил неохотно. Лишь один раз разговорился, вспоминая, как однажды, при нападении на их колонну, умер у него на руках смертельно раненный его дружок, как взрывались и превращались в факелы от попадания духовских гранат их бензовозы….
Включишь телевизор, а там, в новостях, неизменный корреспондент Лещинский с очередным репортажем, о том, как наши солдаты, выполняя интернациональный долг, сажают деревья в Саду Дружбы.
Буквально через полчаса после моего доклада на КП полка приехал начальник штаба. Постоял немного, пристально глядя мне в глаза, и сухо бросил: «Готовься!» Потом положил руку мне на плечо, хотел что-то сказать, но, судорожно сглотнув, молча вышел.
Валера Матвеев, дежурный Руководитель зоны посадки, первую половину дня провёл у меня на КП. Пользуясь тем, что аэродром был закрыт по погоде, мы резались в нарды, или как говорят в авиации: «шеш-беш». Как никогда мне везло. Очередное предложение «ещё партию сыграем?» заканчивалось для Валеры поражением. Что он только не предпринимал: и левой рукой бросал кости, и на моё место садился — ничего не помогало. Это его очень удивляло, ведь Валера считался у нас непревзойдённым игроком в нарды. Но сегодня был явно не его день.
После ухода начальника штаба мы уже не играли. О чём-то говорили до полуночи. Уже не помню. Запомнилось только одно: периодически в голове возникал вопрос: «Как завтра сообщить жене такую новость?».
Сменившись с дежурства, домой пошли напрямую, через лес. Распогодилось. Выпавший под утро снег пушистым покрывалом лёг на еловые лапы и искрился под лучами солнца. Мы с Валерой молча шли мимо любимых мест, где обычно собирали сопливые маслята и рыжики, наполненные росой как фужеры шампанским. Ветви покачивались от лёгкого дуновения ветерка, а мне казалось, что это лес со мной прощается, говорит по-своему: «Счастливого пути. Возвращайся!»
Вот и городок. Живёт своей жизнью. Мужчин почти не видно, только женщины, кто с колясками, кто, поглядывая на возящуюся в снегу детвору, обсуждают что-то своё у магазина.
— Удачи! — пожали друг другу на прощанье руки, и пошли каждый к своему дому.
Валера, друг ты мой дорогой, спасибо тебе за молчаливое сочувствие! Только глаза твои, вдруг ставшие грустными, да нервное покуривание выдаёт, что ты переживаешь не меньше моего.
Дошёл до своего подъезда. В нерешительности остановился. Закурил. Как же все-таки сообщить дома о предстоящем испытании, навалившемся вдруг на нашу семью?
Дверь открыла жена. Радостно улыбнулась, поцеловала, но что-то во мне её насторожило и, оглядываясь, она ушла в комнату, где в своей кроватке лежала и что-то лопотала наша дочурка на только ей понятном языке.
Сняв куртку, разувшись, вошёл к девчонкам.
— Папа! Папа! — потянулась ко мне Танюшка.
— Здравствуй, моя маленькая. Сейчас папа помоется, и мы будем играть. Ладно?
— Папа пришёл с дежурства, ручки у него грязные, — объяснила дочурке супруга, предупреждая мое желание взять крошку на руки.
Я потоптался в нерешительности. Как не тяни время, все равно придется сообщить дурную весть. Эх, будь, что будет!
— Свет, тут такое дело…. Готовься снова в отпуск ехать. Меня в Афган отправляют! — Выпалил я.
Света тихо опустилась на диван. Побледнела. На глазах выступили слёзы. Почувствовав неладное, захныкала Танюшка. Родные мои, простите меня за такую весть! Что я могу поделать? Работа у вашего папки такая.
Защемило сердце, к горлу подступил комок. Не зная как правильно поступить дальше, разделся и ушёл в ванную комнату. Через закрытую дверь и шум воды было слышно, как дочкино хныканье перешло в плач, и к нему добавились всхлипывания Светы. Простите меня, любимые мои!..
В каком-то наваждении прошла врачебно-лётная комиссия в Риге, откуда вернулся с диагнозом «Здоров. Годен к руководству полётами в районах с жарким и тропическим климатом».
Прошёл отпуск, из которого запомнились только грусть перед разлукой, отец, пытающийся скрыть за бравадой свою тревогу, вдруг постаревшие лица мамы и тёщи, да плач жены по ночам украдкой от меня.
По возвращению из отпуска стало известно, что в штабе полка уже ждали загранпаспорт и командировочное предписание. Все. Теперь нет никаких сомнений: мне придется послужить и в Афганистане….
Чем ближе была дата моего отлёта, тем тяжелее было на душе. Чтобы мне было спокойней за моих девчонок, было решено, что сначала я отправлю их к родителям, а потом сам полечу в Ташкент.
В аэропорту Таллинна супруга моя с дочкой не отходила от меня ни на шаг. Она из последних сил старалась выглядеть весёлой и не плакать — хотела, чтобы я в далёком Афгане вспоминал её именно такой, а не зарёванной и грустной. Когда они вышли на посадку, Света долго стояла у трапа, держа на руках в ярко-жёлтом конверте Танюшку. Все пассажиры уже поднялись на борт Ту-134, а она всё стояла и смотрела, прижимая к груди дочь. Такими я их и вспоминал все пятнадцать месяцев выпавшей на нашу долю Афганской войны.
Через день, перед самым отлётом в Ташкент, я позвонил родителям, узнать подробней, как долетели мои девочки. Света сообщила, что в самолёте они вели себя хорошо, не плакали. Дедушка Слава встретил их на машине в Донецке и довёз до самого дома в Луганске. Я стал рассказывать о своих делах….
— Ой, Таня…, - перебила меня жена.
— Что с Таней? Что случилось? — спросил я обеспокоено.
— Таня пошла! Представляешь? Сама дошла от дивана ко мне! — Голос жены просто звенел от счастья, но мне стало горько.
Господи, за что мне это! Каких-то суток не хватило, чтобы увидеть, как сделал первые шаги собственный ребёнок! Я стоял, будучи не в состоянии вымолвить ни слова, не стыдясь выступивших на глазах слёз. Света тоже молчала. За нас говорили наши сердца….
Проснувшись от первых противных звуков будильника, я включил прикроватный светильник и потянулся рукой к часам, лежащим на откидной полочке, расположенной над койкой.
Оттуда на лицо, как напоминание, свалилась брошюра Православного Молитвослова.
Взгляд упал на открывшуюся страницу:
Удивившись совпадению, перекрестился и выглянул в иллюминатор. По матовой глади моря, чуть подёрнутому зыбью мы шли навстречу солнцу. Волны, словно оторванные от сладкого сна, сердито шипели
